Другие. Возрождение

Дена больше не было: вместо него я видела небольшое тёмно-серое, клубящееся облако с вкраплениями огоньков. Облако проникало через пустой рукав в тело Льё. Он тоже выглядел странно и непривычно: у него отсутствовала рука, одно ухо, а лицо покрывали десятки шрамов. Ещё мгновение и Льётольв снова стал почти собой — вокруг него варился туман, а когда он попытался улыбнуться, вместо его лица я увидела Дена так чётко, что не поверила глазам. Они едины. Всё правда. Горькая правда.

— Простите меня, — выдавила я и бросилась к ним в руки.

— Тише, птичка… — сказал Льё голосом Дена.

— Милая, — добавил Льётольв уже сам.

Меня трясло от страха перед грозой, от ужаса той правды, которая открылась. В голове возникла мысль, что так нельзя, что это неправильно. Но мне нужна была точка, хотя бы сейчас. Такая, после которой невозможно ничего начать, но которой можно хоть что-то закончить. Убить сомнения, не дать выбору осуществиться.

— Я выбираю вас, — шепнула я, впиваясь поцелуем в их губы.

Они обняли меня, запуская руки под пальто, и я чувствовала холод одной руки и жар другой. И поцелуи были такими же — нежными и кроткими Льё, и страстными Дена. Большого труда мне стоило расслабиться и поддаться их ласкам, забыть, что они одно целое и разные мужчины одновременно. Тело помнило и прикосновения Денеба, и Льётольва, оттого реагировало с удвоенной силой. Пальто полетело нам под ноги, а я трясущимися руками пыталась снять рубашку с Дена-Льё, и боялась увидеть тело кого-то одного. Очередная вспышка молнии осветила их — сквозь чистую грудь Льё будто просвечивались, как сквозь тонкую бумагу, татуировки Денеба. Они резко подтолкнули меня к кровати, медленно опускаясь сверху.

— Адочка… Точно? — шепнул Льё.

— Да… Я так хочу.

— Лапушка… — Ден.

Их лица менялись местами, руки доводили меня до дрожи. Никогда со мной не бывало ничего похожего, это даже не два разных мужчины в постели. Это один, но разный. Голова пыталась найти хоть какую-то логику, но не могла. Мне с трудом дышалось, перед глазами кружилась и комната, и бордовый полог над кроватью, освещаемый молниями. Две самые лучшие ночи — в Будапеште со Льё, и в Москве с Денебом вне тени — слились воедино. На каждое горячее, страстное движение их тела я отзывалась протяжным вздохом или стоном. Изобретательность и чувственность Дена, складываясь с деликатностью Льё, доводили меня до безумия. Я отвернулась, чтобы продышаться, они воспользовались моментом и подтащили меня выше в кровати, заботливо опуская в прохладные подушки.

Лёгкие, почти воздушные прикосновения осыпали мои руки, грудь, живот, спускались ниже, к бёдрам, и я уже не знала, кого и чего я хочу больше. В пытках ощущений я не могла удержать судорог, пыталась закрыться всем, что попадалось под руки, чтобы не издавать ни одного лишнего звука, чтобы не выдавать своего удовольствия.

— Если хочешь, кричи, лапушка, помнишь? — послышался голос Дена.

Он как и тогда, давно, поднял меня над кроватью, поддерживая под спину и ноги, руками я уцепилась за Льё. Туман окружал нас, я снова чувствовала его и в себе, и вовне, его тепло, его заботу и бережную, невероятную любовь, помноженную на экзистенциальную страсть Льё. Безумие, которое не кончалось.

В какой-то момент мне показалось, что они разделились, и рук стало в два раза больше, столько ласки я никогда не получала сразу, одномоментно. Да, их точно было двое теперь — телесный Льё и туманный Ден, они кружили около меня, заставляя забывать обо всём: и о грозе за окном, и о том, что мы сейчас делаем. Я плыла по тёплым волнам наслаждения и удовольствия, от которого тело моё изнывало, покрываясь капельками пота, и светилось.

— Птичка, — шепнул Ден. — Тебе нельзя из тени… Держись.

— Тяжело, я хочу к вам, с вами…

— Не рискуй, милая… — вкрадчивый голос Льё.

Они снова слились воедино и, чтобы не допустить моего неконтролируемого выхода из тени, удерживали на предельном, но не максимальном уровне чувств.

— Прошу, — взмолилась я, не в силах терпеть. — Я хочу! Хочу! Слышите!

Мы опустились на постель, в нежнейшие шёлковые подушки, я уперлась руками в изголовье, и тихонько постанывала, стиснув зубы. В груди снова горело, горело во всём теле, переливаясь через край, как раскаленная лава. Волна сильнейшей, неописуемой сладости вырвалась откуда-то изнутри, перебивая всё остальное — необходимость дышать, понимать, думать, видеть и слышать. В ушах зашумело, а перед глазами потемнело. Меня уносило в край эйфории и греховного безумства. Тело существовало будто отдельно, словно не моё. Со стороны я слышала свои отчаянные всхлипы и слабые стоны, и вернулась только тогда, когда Ден — настоящий Ден — поцеловал мою татуировку, мой шиповник.

— Адочка… Не плачь, милая, — шепнул из-за спины Льё.

— Пусть плачет, она делает это красиво, — парировал Денеб, прижимая меня к себе. — Моя птичка.

— После такого ещё бы и не заплакать, я сам-то… — Льётольв ласково поцеловал меня в плечо. — Давайте просто отдохнём? Пока гроза не вернулась Адочка успеет заснуть.

— Ты бы хоть оделся, — буркнул Ден, но я чувствовала, что он делает это с по-доброму.