С русским шофером Дроздов познакомился во время одной из своих поездок в Париж. Этот старик эмигрант мучительно тосковал по России. У него была жена-француженка и не было детей.
– И это хорошо, – сказал шофер, – очень хорошо, иначе они выросли бы французами.
Рассказ писался легко. Ничто не мешало Дроздову: ни скрежет трамваев на остановке, ни рев мусорных машин во дворе, ни студентка консерватории в квартире под ним, бившая по клавишам рояля.
В десять часов в кабинет вошла жена, черноволосая, с очень белым лицом.
– Леня, – сказала она низким красивым голосом, – пора завтракать.
Дроздов оторвался от машинки, посмотрел на жену через телескопические стекла очков влюбленным взглядом, сказал: «Хорошо» – и пошел на кухню.
Завтракали они вдвоем, девочки уже ушли: старшая, Катя, – на завод, где работала переводчицей с английского, младшая, Таня, – в университет. Обе еще не были замужем, хотя Кате уже исполнилось двадцать восемь, а Тане – двадцать три.
– Я налью тебе кофе с молоком, ты ведь любишь молоко, – сказала Зинаида Павловна таким голосом, каким говорили в прошлом веке королевы в Малом театре в трагедиях Шиллера.
– Люблю, – покорно ответил Дроздов, который терпеть не мог молока, но не стал бы возражать Зиночке, даже если бы она предложила ему цикуту.
Он все еще был где-то далеко, со своим героем, но старался войти в домашнюю обстановку, потому что Зиночка требовала отключения от мыслей во время еды.
– О чем ты думаешь? – обиженно спросила жена.
Дроздовы прожили вместе тридцать лет, и все эти тридцать лет Зинаида Павловна обижалась на мужа. Ей казалось, что он мало ценит ее, красавицу из Киева, ради него бросившую консерваторию и ушедшую с головой в семейные дела.
– Нет, ни о чем, – как-то по-детски испуганно ответил он.
Большелобый, губастый, в цилиндрических очках, он был похож на марсианина, или, точнее, на одного из представителей неземной цивилизации, выдуманных приятелем Дроздова, преуспевающим писателем-фантастом Евгением Борисовичем Вершининым.
– Катя очень устает, бедный ребенок, – вздохнула Зинаида Павловна, положив на тарелку Дроздова кусок рыночного творога. – Подумай, вставать в семь и целый день мучиться в этом аду.
– Угу, – рассеянно отозвался Дроздов.
«Как все-таки он невнимателен к детям», – подумала Зинаида Павловна и спросила:
– Над чем ты работаешь сейчас?
– Так, выстукиваю один рассказ.
– Рассказ?
В голосе Зинаиды Павловны прозвучали едва заметные нервические нотки.
Ей не нравилось, когда Дроздов писал рассказы. С ними было не меньше мучений, чем с романами, а давали они гораздо меньший экономический эффект.
– Да, рассказ, – повторил Дроздов, – ну, я пойду.
В передней он наткнулся на шкаф и добродушно рассмеялся:
– Зиночка, если будут звонить, меня нет. Уехал, сбежал, умер!
– Не глупи, – строго сдвинула брови Зинаида Павловна.
Она была суеверна и не выносила подобных шуток.
Дроздов писал. Жена оберегала его покой. Телефон в этот день звонил особенно часто, и всем она отвечала, что Алексея Денисовича нет и не будет ни сегодня, ни завтра. Только один звонок нарушил ее непреклонность.
– Козлик, – сказала она тихо, входя в кабинет, – тебя Юрий Парфенович.
– Кто? – не понял Дроздов, вступивший в эту минуту на родную землю вместе со своим героем.
– Юрий Парфенович.
– Не могу, не могу! – замахал руками Дроздов.
– Леня, это же Юрий Парфенович! – твердо сказала жена.
Дроздов вздохнул, поднялся из-за стола и вышел в коридор.
Юрий Парфенович ведал путевками в санатории, заграничными командировками, которые не занимали Дроздова, но которыми должна была заниматься его жена.
Минут пятнадцать Дроздов мычал, слушая Юрия Парфеновича, а когда вернулся к письменному столу, долго не мог поймать ускользнувшую нить воображения.
– Я уйду ненадолго, – сказала жена, осторожно заглянув к нему в кабинет.
– Пожалуйста, – кивнул головой Дроздов, и Зинаида Павловна опять обиделась. Она думала, что Дроздов не может прожить без нее и минуты.
Две недели Дроздов писал, не замечая ничего вокруг себя, а когда кончил писать, почувствовал усталость и пустоту.
Рассказ отлежался. Дроздов решил прочесть его жене.
Предстояла встреча с новым редактором журнала. Чем старше становился Дроздов, тем больше он робел перед редакторами, хотя многие из них годились ему в сыновья.
– Вот, Зиночка, послушай, – сказал Дроздов, – если у тебя есть время. Только будь строгой и придирчивой.
– Мое время принадлежит тебе, – улыбнулась Зинаида Павловна и подумала, что сегодня ей нужно сдать белье в стирку, отнести в починку обувь и еще успеть съездить на рынок за телятиной.
Дроздов читал, кидая взгляды на жену через свои марсианские очки, а она, уютно устроившись на диване, выбросила из головы хозяйственные мысли и слушала его.
– Все, – сказал Дроздов, переворачивая последнюю страницу. – Ну, что скажешь?
– Хорошо, очень хорошо! – воскликнула Зинаида Павловна, искренне восхищенная тем, что услышала. – Но, как всегда, ты непростительно щедр, другой бы из этого сделал роман
– Я не другой, – виновато сказал Дроздов. – И знаешь, мне кажется, где-то затянуто..