Другие времена

– Мы рады, очень рады, – сказал главный, и Дроздов понял, что редактор совсем не рад и ждал от него, Дроздова, роман или по крайней мере повесть.

– У нас нет хороших рассказов, Алексей Денисович, – сказал главный, поняв, что Дроздов понял его. – Мы быстро прочтем... Если позволите, – он полистал настольный календарь, – в следующий вторник, в три, вам удобно?

– Удобно, – сказал Дроздов и поднялся со стула, счастливый, что все окончилось так скоро.

Уходя из редакции, он не видел, как секретарша-матрешка подмигнула ответственному секретарю и, показав на портфель Дроздова, шепнула:

– Ну и кошель моей бабушки!

Во вторник, в три, главный редактор ждал Дроздова. Снова повторилась та же церемония здорованья и усаживанья. Держа в руках рассказ, главный сказал:

– Мы прочли... Это хорошая, добротная проза, Алексей Денисович... Но у нас есть частные замечания, разумеется не обязательные.

– Прошу, – кивнул головой Дроздов.

–Нам кажется... Вначале ослаблен конфликт... Ваш герой – студент, случайно оказавшийся за рубежом... А по психологии это скорее всего человек, бывший в белогвардейских войсках Деникина.

– Врангеля, – неожиданно вырвалось у Дроздова, и он покраснел.

Главный редактор сделал вид, что не заметил этого.

– Говорите, – твердо сказал Дроздов.

– И вот еще... Он любуется гостиницей «Ленинград», сравнивает ее с дешевыми парижскими отелями... Это неоправданно... А здесь, – он перелистал рукопись и задержался пальцем с толстым обручальным кольцом на одной из страниц, – зачем вам понадобилось так подробно писать о муже Оленьки Брыловой?

– Бирюлевой, – сурово поправил Дроздов.

– Извините, Бирюлевой... Рассказывать, что он бывший царский офицер, стал военспецем в нашей армии и умер естественной смертью. И к чему этот муж? Он не связан с сюжетом.

Дроздов покраснел еще гуще, и редактор хотел было закончить разговор, но Дроздов потребовал:

– Говорите!

Главный редактор пригладил обеими руками волосы:

– Больше ничего... Хотя вот еще, уже мое личное писательское мнение. Я бы не заставлял его отказываться от поездок с немцами. Конечно, он должен избегать возить гестаповцев или офицеров вермахта, но... рядовых штатских немцев... Среди них были разные люди.

Дроздов выслушал и это личное мнение редактора, а затем сказал, встав с низенького стула:

– Дайте!

– Что? – спросил главный.

– Рукопись!

– Послушайте, Алексей Денисович, мы не настаиваем. Мы возьмем и так.

– Дайте! – решительно повторил Дроздов. Взял рассказ и ушел.

После его ухода в редакции состоялось короткое совещание.

– Может быть, вы были резки с ним, Николай Сергеевич? – спросил замредактора. – У него имя, возраст...

– Ну и обидчивы эти стариканы! – хмыкнул ответственный секретарь.

– Да, теперь он унесет в другой журнал, – уныло заметил завпрозой. – Я на этих современных классиках не одну собаку съел.

По пути домой Дроздов зашел в Александровский сад. Сел на скамейку, вынул из кармана сигареты «Варна» и закурил.

Он курил и думал о своей жизни, о романах, повестях и рассказах, написанных им. Многие из них были неплохи. Их хвалили критики, писали восторженные письма читатели, и самому Алексею Денисовичу они нравились. Но теперь он хотел бы написать по-другому, и не только потому, что он стал опытнее и мудрее. Жизнь стала другой, и он должен успеть за жизнью, если хочет написать что-нибудь настоящее.

Он курил и думал. Была осень. Солнце горело на золотом кораблике Адмиралтейства, рвавшемся неведомо куда. Старушки в шерстяных носках грелись подле бюста Пржевальского. Весело болтали дети, впритык одна к другой стояли машины. Дроздов невольно взглянул на светофор и увидел, как красный огонь сменился зеленым, и на душе у Алексея Денисовича вдруг стало радостно и светло.

Актриса

Т.Зайцевой

Зинаида Андреевна, сестра-хозяйка дома отдыха «Средневолжский артист», спала тревожным сном, каким спит командир соединения перед утренним боем с превосходящими силами противника.

По правде сказать, количественно силы были на стороне сестры-хозяйки: повара, официантки, садовник, библиотекарь и другой обслуживающий персонал, которым с умением и ловкостью управляла Зинаида Андреевна.

«Противник» состоял из одной боевой единицы, Нины Сергеевны Вербицкой, артистки драматического театра и жены «самого» – Артемия Павловича Вербицкого, главного режиссера.

Вербицкий был пожилой, похожий на Эйнштейна, деликатный человек. Он был ровен и внимателен со всеми. Репетиции его проходили спокойно и строго, как служба в лютеранской церкви, и если главный режиссер чуть повышал голос, это означало, что им овладевал гнев.

Нину Сергеевну в театре за глаза называли «Сюркуф – гроза морей», «теща своего мужа» и другими нелестными прозвищами.

Мягкий и уступчивый Артемий Павлович в семейной жизни полностью подчинялся жене. Она одевала его по своему вкусу, хотя вкус этот не соответствовал вкусу Артемия Павловича, кормила вегетарианскими блюдами, а он любил жареное мясо, возила отдыхать на курорты Черноморья, он же предпочитал среднюю полосу России.