Другие Звезды (СИ)

Боль отрезвила меня и я упал обратно на своё ложе, пытаясь успокоиться и прийти в себя. Что-то зажужжало слева, сдвинулась крышка боковой панели и вновь выдвинувшаяся штука на присосках что-то мне уколола. Через минуту стало легче, унялось бешено стучавшее сердце, и я начал уже что-то соображать, с досадой отмахнувшись от этого дурного сна. В самом деле, скоро всех увижу, вот тогда и скажете мне, что хотели, а для Марины я и сам слова найду. Самые лучшие, самые проникновенные и нужные, от всего сердца, и не будет она больше никогда на меня так смотреть.

Успокоившись, я стал обследовать себя, как смог. Вчера-то не до этого было, а вот сейчас вспомнились мне слова профессора о моём нынешнем здоровье, и про отсутствие травм я тоже вспомнил. Покрутил руками и ногами, но нигде ничего не болело, ничего не мешало движению конечностей, да и на ощупь ничего такого я у себя не обнаружил. Подивился, конечно, этому чуду, ведь, судя по моим последним воспоминаниям, должно было нас размазать прямо-таки в кашу, падали-то вверх ногами, пусть и в самое сердце болот. Да и кто бы нас оттуда доставал, а потом припомнил какую-то неведомую железную хрень, что сбрила нам правое крыло, и обрадовался. Значит, наши там были, значит, делали они там что-то такое, вот и меня спасли. А насчёт того, что падали мы, да ещё и вверх ногами, так ведь всякое бывает. Видел я, например, своими глазами лётчика, что с пяти километров упал и выжил при этом. Конечно, везение там было запредельное, упал он в длинный, крутой, забитый свежим и мягким снегом овраг на поверхности небольшой горушки, пробил в этом снегу двухсотметровый тоннель, да и вылетел по гладкому льду на дне этого оврага прямо на поверхность замёрзшей реки под взгляды удивившихся донельзя красноармейцев. Лечился он потом долго, конечно, но ведь выжил же! Вот и с нами, наверное, что-то подобное случилось, так я решил для себя и сразу стало легче.

Тут дверь бесшумно отворилась и в палату мою вошла Анастасия, но перед ней в комнату мягко вплыл столик на колёсиках, чем-то плотно уставленный и, ей-богу, он въехал сюда по пологой дуге сам, и поворачивал, выбирая маршрут, тоже сам! Я зажмурился и затряс головой, а когда вновь бросил туда взгляд, там уже всё было нормально. Анастасия толкала столик перед собой, и я подумал, что вот правы всё же врачи, поберечься мне надо. Мерещится же хрень всякая, хоть и кажется мне, что здоров.

Девушка остановилась у изголовья моей капсулы, опять потыкала какие-то кнопки, и крышка поднялась вверх.

— Доброе утро! — поприветствовала она меня, с профессиональным любопытством глядя мне в лицо. — Как себя чувствуете, Александр?

— Хорошо, — отозвался я, прислушиваясь к себе и закрывая руками причинное место, — спасибо. И вам доброе утро. А чувствую я себя много лучше, чем вчера. Готов, как говорится, к труду и обороне.

— Тогда попробуйте приподняться и сесть, — попросила она меня, — только не спешите. Спешить никуда не надо.

— Есть, — ответил я, начиная медленно подниматься. Меня и в самом деле немного заштормило, но ничего особенного, совсем немного, да и отпустило сразу же, и вот я уже сидел, свесив ноги к полу, а руки мои укрывали от чужих взглядов всё то же самое.

— Вот ваша одежда, — выдала Анастасия мне какой-то комплект, похожий на спортивную форму. Трусы, майка, носки, штаны, лёгкая курточка и мягкая, плотная беговая обувь на шнурках. — Одевайтесь.

— Отвернитесь, — попросил я смущённо, и она понимающе отвернулась, отойдя к окну во всю стену и принявшись смотреть на лес по ту сторону стекла. Она стояла легко и непринуждённо, а солнце светило через окно и через её одежду на меня, открывая мне то, на что смотреть без спроса не следовало, и я неожиданно подумал, что когда-нибудь, после войны, я попрошу и Марину встать вот так же, у окна, напротив солнца, в таком же лёгком и коротком халатике, попрошу и буду смотреть на неё, смотреть долго и жадно, а потом…

— Готов, — всё ещё смущённым, но уже по другому поводу, голосом, сказал я. Анастасия повернулась, критически посмотрев даже не на меня, а на мою одежду, сидела она немножко криво, но мне и вправду показалось, что пуговицы были пришиты на эту курточку и штаны недавно, причем пришиты не очень умело.

— Ну что, товарищ Александр Артемьев, — чему-то улыбаясь, спросила она, — начнём?

— Саша, — поправил я её, — можно просто Саша. Говорите, что нужно делать.

И мы начали, хоть и не попросила она в ответ звать себя Настей, ну да и ладно. А начали мы с еды и питья, причём еды было до обидного мало, а вот питья много, хоть и невкусного. Солоноватое, и больше на слизь похоже, чем на воду. Потом я сидел в каких-то креслах, облепленный датчиками на присосках, а она внимательно смотрела в какие-то приборы, потом я ещё ел и пил, потом мне показали местный санузел, там действительно было как на подводной лодке, а потом занялись физнагрузками. Сначала понемногу и очень осторожно, а потом всё сильнее и сильнее, до пота, до одышки.