— Да ладно! — надкусанный треугольный кусок круглой и тонкой, поджаристой лепёшки, посыпанный чем-то вкусным, полетел на стол, в тарелку к другим таким же, а сам Олег выскочил к нам как чёртик из табакерки, чуть ли не буксуя на ходу.
— Саня! — схватил он меня в объятия, — Санёк! Живой, чтоб тебя, сволочь такую! Месяц, понимаешь, месяц ты там припухал, пока я здесь на стены лез! Ты чего так долго-то, а? Мне ведь общение нужно, не могу я в одиночке-то!
— Месяц? — удивлённо посмотрел я на Анастасию, и она кивнула.
— Вам же профессор сказал, — объяснила она мне, — что ваш случай был сложен, из ряда вон, помните?
— Месяц-месяц! — уверил меня Олег, выпуская из объятий, — тридцать долбаных дней! Ну, спасибо вам, Анастасия батьковна, за царский подарок!
— Олег, — устало сказала она, никак не реагируя на батьковну, — ведь мы же с вами договаривались! Не было у нас намерения ни мучать вас, ни в чём-то ущемлять, просто слишком много дел, и дел важных. Тем более что завтра, с самого утра, и начнутся так необходимые вам объяснения, а пока сами покажите своему товарищу всё то, что ему нужно знать. Научите его в бытовом плане всему, что знаете сами, хорошо? И попрошу вас, Олег, поменьше домыслов, не надо этого.
— Завтра? — не очень-то и доверчивым взглядом посмотрел мой друг на Анастасию, — точно?
— По чуть-чуть, — кивнула она ему и показала пальцами, насколько именно по чуть-чуть. — И ровно в той мере, к какой вы сами будете готовы. Но точно. И позвольте с вами попрощаться, и у меня, и у вас много дел. До свидания, друзья.
Мы попрощались с ней, я очень уважительно и сердечно, Олег вроде тоже, она немного оттаяла и вышла из этой комнаты.
— Ну, пойдём! — дождавшись, пока не щёлкнет замок, немного зловеще скомандовал мне мой стрелок, — сейчас я тебе ка-а-ак всё покажу!
Но показывать ничего не стал, а, усадив за стол, на котором сиротливо лежала тарелка с треугольными кусками странной лепёшки и чашка с остывшим чаем, скомандовал:
— Сначала ты давай!
— А что давать-то? — удивился я, — ну, пришёл в себя вчера, ну, поорал немного, потом очухался. А сегодня физкультурой весь день занимался, под присмотром Анастасии, всё вроде. И это, Олег, я бы пожрал плотно для начала, можно здесь это устроить?
— Сейчас всё будет, — поднялся он на ноги и подошёл к нише в стене, рядом с которой имелся встроенный большой экран, приветливо загоревшийся при приближении Олега. — Тебе чего?
— Борщ, — без раздумий заказал я и тоже поднялся на ноги, чтобы посмотреть, чего он там делает, интересно же стало до невозможности. — На первое!
А посмотреть там было на что, ведь этот экран перестал быть плоским, он приобрёл объёмность и глубину, и в этом объёме, повинуясь жестам Олега, замелькали, сменяя друг друга, самые настоящие на вид блюда, вот только не были они настоящими, потому что возникали они ниоткуда и уходили в никуда, а так не могло быть.
— Так, борщ я уже делал, — пробормотал Олег, чего-то выискивая, — в сохранённых должно быть, ага, вот он! Три минуты, и готово! А на второе что хочешь?
— Картошку жареную, — тоже не раздумывал я, — с печенью! Можешь?
— С печенью? — с недоверием покосился на меня он, — это хоть съедобно? Или так, картоху попортить?
— Вкуснее не бывает, — заверил я его, — любимое блюдо! А ты вообще, что делаешь-то?
— Ну, попробую сконструировать, — всё ещё с сомнением начал он колдовать, одновременно объясняя, — это, чтобы ты знал, штука такая, вроде игры в повара. Указываешь ей, что хочешь получить и из чего, а она делает, причём делает так, что вкусно получается, сама кумекает, как там и что. Я один раз попробовал мясо испортить — не дала, представляешь? Так, выбираем температурный режим — русская печь, посуда — сковорода чугунная, масло — сливочное и, чёрт с ним, подсолнечное, картошка — брусочками, лук репчатый — мелко, печень — какую тебе? Говяжья есть, куриная, ещё какая-то…
— Давай куриную, — я чуть не влез в этот экран, до того мне было интересно. Ведь там, повинуясь движениям Олега, в ненастоящую, но очень убедительную сковороду сыпалась понарошечная нарезанная картошка, а он движением пальца выбирал, насколько именно она должна быть прожарена. — Только её в самом конце, чтобы не задубела!
— Так машина по-другому и не даст, — хмыкнул Олег, выбирая куриную печень, — она сама соображает! И когда лук пускать, чтобы он прожарился в самый цвет, и когда всё остальное, она по науке делает. Единственно, с приправами и вкусом тут что-то не то, пришлось своё вспоминать да в машину записывать, она и так может, представляешь? И картошка не та, и лук, и печень, да вообще всё!
— Укропу сверху, — выбрал из многого чего непонятного я, — да побольше!