Другое детство

Новоявленные актёры без эмоций произносили свои реплики на сцене безо всякой попытки играть, другие отвечали им так же без выражения, чтобы поскорее закончить и разойтись. Но особенно удручающими оказались музыкальные номера, которыми так гордилась Вера. Можно было подумать, что не было у нас за спиной двух месяцев еженедельных репетиций, а мы только сегодня встретились впервые и стараемся спеться без какого бы то ни было результата. Наконец, мы утомили математичку, и она отпустила нас: — Ну, ладненько, ребятки, на сегодня хватит. Я всё поняла, вы у меня молодчинки, всё прекрасно у вас получается, думаю, все будут в восторге.

Когда следующая репетиция? В среду? Ну и прекрасно. В среду, значит, на том же месте в тот же час! — победным криком закончила она.

Ну, вот и всё. Финал. Теперь не будет у меня ни Артура, ни Веры, ни Дианы. Первые двое пропали, третья в школе и так со мной никогда не разговаривала, так что остался я снова один. Благо, я не учусь больше с Михой, а с новыми одноклассниками у меня выстроились прекрасные отношения: они меня не трогают, а я их. Есть у меня ещё любовь, Ира, всё общение с которой сводится к коротким разговорам, когда она шутит, а я краснею. Что же, был друг и не стало друга. А может, он вовсе и не был таким уж верным другом? Иначе не стал бы впутывать меня в эту историю. И вообще не стал бы знаться с…

Да, впрочем, это другое. Нельзя, наверное, смешивать дружбу и отношения с девушками. Хотя у меня ведь тоже есть Ира, но она никогда не была помехой дружбе, я даже не посвящал Артура в свои чувства. Но это нельзя сравнивать, потому что с Ирой у меня никогда ничего не получится. Да и вообще ни с кем никогда ничего не получится — ни любви, ни дружбы. Не надо было и пытаться. Как поёт Кинчев в одной из любимых Артуровых песен: «И как эпилог всё та же любовь, и как пролог всё та же смерть».

Если нет смерти, то не будет и любви.

Ну, надо понимать в более широком смысле, наверное, в наше время ведь не всё так драматично. Если нет жертвы, то нет и любви. А я никогда ничем не жертвовал по той простой причине, что жертвы мои никому не были нужны. Да и нечем было жертвовать… Просто проживал себе свою незаметную жизнюшку, как сказала бы Анна Андреевна, жил-поживал, появился Артур на горизонте, хорошо, появилась Ира — тоже хорошо. А там что случилось то случилось. А теперь вот нет никого, потому что я не смог сделать так, чтобы они остались. Впрочем, кто, собственно говоря, «они»? Диана с Верой мне не нужны.

Дни шли за днями, закончилась четверть, прошли каникулы, наступил день нашего спектакля. Нам не хватало Вериной энергии, и ни у кого не было желания работать, но Анна Андреевна приходила на все репетиции и заставляла нас раз за разом прогонять роли.

Понимая, что мы уже едем по накатанным не ею рельсам, она старалась не вмешиваться в творческий процесс, так что, можно сказать, её неучастие было нам даже на руку.

— Ой, ребятки, какие вы молодчинки, всё так хорошо, у меня даже слов нет, — то и дело приговаривала она, всплёскивая руками.

Мы снова втянулись в эту рутину, тем более что обратной дороги не было, и, в общем, так или иначе довели «Ревизора» до ума.

В день спектакля все принесли с собой из дома костюмы, которые были сшиты родителями и в основном представляли собой старые перелицованные пиджаки и длинные платья с нашитыми рюшами. Поглядев на нас, можно было подумать, что мы собираемся играть в балагане, а не ставить Гоголя, но это никого не смущало. Впрочем, большинство моих одноклассников не были знакомы с модой прошлого столетия, поэтому все просто радовались, что можно пощеголять в необычных нарядах. На мне был старый дедушкин пиджак: мама перешила на нём пуговицы, чтобы он не висел мешком, и добавила полы, чтобы он хоть отдалённо походил на сюртук. На голове — самый настоящий цилиндр, сделанный из картона, обтянутого чёрной тканью.

Цилиндр получился немного меньше, чем нужно, так что приходилось постоянно придерживать его рукой, чтобы не сваливался. В этом костюме мне предстояло петь в хоре и изображать купца. Загвоздка была в том, что купцы никаких сюртуков и цилиндров не носили, но я решил, что для сцены с купцами сниму цилиндр, ну а сюртук… Что ж, будет у меня такой прогрессивный купец.

С самого утра настроение у всех было приподнятое. Никто особенно не волновался, потому что мы столько раз повторяли одно и то же и были уверены, что всё пройдёт без особых накладок. К тому же это ведь была просто самодеятельность, от которой мало что зависело в нашей жизни.

Я впервые ощущал единение с другими. Причём, не с одним человеком или несколькими, а именно со многими людьми: с одноклассниками, учителями, параллельными классами, которые ставили свои спектакли. Мне нравилось чувствовать себя маленькой частью чего-то большого и радостного. Пусть это большое и не заметило бы, если бы меня не было или если бы я пропал в последний момент, мне невероятно нравилось, что столько людей делают какое-то одно общее дело, и я делаю его вместе со всеми.