Из всех молодых людей на этой вечеринке он был самым ярким: золотоволосый, розовокожий, с искрящимися голубыми глазами, как у счастливого младенца. Все девушки, даже в роскошных туалетах, выглядели на его фоне тусклыми и безвкусно одетыми. Глядя на него, Марк думал: что если все эти дурацкие сражения Первой мировой войны, та же битва под Нев-Шапелью, которая стерла Рональда с лица Земли, уничтожили на веки вечные этот живой, блистательный тип красавца-мужчины? Хотя некоторые американцы чем-то его напоминали.
— На ком он женится? — воскликнула Дороти, поскольку Марк медлил. — Вы, бьюсь об заклад, знаете, так ведь? Или хотя бы думаете, что знаете, как в моем случае — хотя насчет Джефри Перзли вы, конечно, совершенно неправы. Вот глупость-то! Ну, пожалуйста, давайте, скажите ему. Сначала — кто за него замуж пойдет?
— Ох, эти девушки, все бы им замуж, — сказал Рональд, подкручивая свои золотые усы. А сам выжидательно смотрел на Марка.
— Я не знаю, — сказал Марк горестно. — Думаю, он женится, но не знаю, на ком именно… Извините!
— Что с тобой, Денбау, тебе нехорошо? — спросил Рональд.
— По-моему, все в порядке, или нет? Что это с вами? — забеспокоилась Дороти. Она внимательно, почти испуганно смотрела на него.
— Что-то не так… как-то странно я себя чувствую, — осторожно проговорил Марк. А сам знал, что на самом деле происходило что-то необычное. Словно годы спрессовались между ним и его собеседниками, будто воздух загустел, и все цвета поблекли, а предметы лишились острых граней. Голоса их еще звучали ясно, однако было ощущение, что доносились они откуда-то издали.
— Ложись-ка спать, старина, — говорил Рональд. — Дай мне руку. Хочешь, я попрошу слуг проводить тебя до твоей комнаты?
— Нет, спасибо, — сказал Марк. — По-моему, здесь немного душно. Я, пожалуй, выйду, прогуляюсь немного. Извините.
Пока он медленно шел через комнату, сзади него снова заиграл рояль, начинался очередной вальс, однако его мелодия раздавались словно издали — так порой по ночам неясно слышатся откуда-то звуки рояля. У двери он обернулся, чтобы последний раз взглянуть на танцующих: он вдруг понял, что больше никогда их не увидит. Краски окончательно потускнели. Только тени вальсировали под чуть слышный, почти неуловимый отзвук музыки…
Он миновал коридор, очутился в просторной передней и там увидел старого дворецкого, который готовился запереть на засовы входную дверь.
— Погодите, — окликнул его Марк, устремляясь вперед, — мне надо выйти.
Старик даже не взглянул в его сторону, а лишь нагнулся за еще одним засовом. Глухой, наверное.
— Постой, куда? — крикнул Марк, теперь уже почти ему на ухо.
Однако последний засов уже встал на место. Дворецкий медленно выпрямился, затем повернулся в сторону Марка, но на лице его совершенно ничего не отразилось, хотя между ними было всего полметра, не более. И Марк понял, что тот не был способен ни видеть, ни слышать его. Что для дворецкого Марка попросту более не существует — точнее, он еще не появился на свет. И зала уже не выглядела так, как она должна была выглядеть в один из поздних вечеров 1902 года, однако еще не превратилась в ту, что была Марку хорошо знакома…
Он постоял несколько минут после ухода дворецкого, не зная, как быть дальше. Теперь, правда, он совершенно точно понимал: тот вечер 1902 года, куда он таким необъяснимым образом попал, нырнув в воду, для него вот-вот завершится. Он перестал быть зримой частью окружавшей его реальности, которая должна с минуты на минуту исчезнуть, перестать действовать на его зрение и слух — так уже было, когда на несколько секунд он вдруг увидел Энн на фоне школьной библиотеки. Когда он увидел ее, на самом деле, в его собственное время, а не в то, иное время. Получается, она из его времени? Он уже догадывался об этом, едва она потребовала дать ей виски, да и вообще: она ведь разговаривала так, словно сама тоже совершила этот скачок во времени. И он подумал: а вдруг она сейчас тоже стала невидимкой для всех этих людей, живших полвека назад. И решил отправиться на ее поиски.
Он обнаружил ее в большой гостиной: она чопорно сидела чуть поодаль от группы стариков. Хотя она не принимала участия в общей беседе, Марк был уверен, что остальные видят ее, осознают, что она здесь и является одним из действующих лиц этой сцены. Он также был уверен и в том, что никто, даже Энн, не видит и не слышит его. Правда, в отличие от всех прочих, кто даже не взглянул в его сторону, когда он появился в комнате, Энн почувствовала: что-то случилось. Подойдя к ней ближе, он увидел легкое замешательство на ее лице. Однако он понимал, что на самом деле она его не видит.