Была самая пора. Мертвые и спящие стали в одну линию. Кобторн успокоился, освободившись от ужасной миссис Морли, возможно, подосланной на собрание тем улыбающимся пассажиром-фокусником. Но сколько он ни старался забыть о ней, он все еще чувствовал, словно холодный сквозняк в затылок, влияние ее присутствия. Направляясь к трибуне, он делал над собой величайшее усилие — ведь поначалу этот большой митинг ничем не отличался от любого другого. В зале было полно народу, который, похоже, рвался послушать его, потому что аплодисменты звучали не просто как знак вежливости, а по-настоящему ободряли. Атмосфера была надлежащей. Аудитория — настоящей аудиторией. Председателем был этот славный ветеран партии Дуглас Джердан с внешностью старейшего политического деятеля. И он снова стал самим собой, главным докладчиком, именно тем человеком, который и должен был приехать сюда, министром ее величества и членом тайного совета, сэром Джорджем Кобторном с пачкой заметок на коленях.
Да, минуту-другую, пока хлопки продолжались, все шло хорошо. Но тут глаз его задергался от страшного тика, и здравомыслящий мир исчез, а его место заняло кошмарное видение, теперь более сильное, более зловещее, чем когда-либо. Старый Джердан — всякие сомнения отпали начисто — был просто говорящим трупом, место которому не на трибуне, а в склепе. Повсюду вокруг него спящие продолжали спать, кивая во сне головой, а мертвые ждали, пока перед ними развернется могила. По прошествии двух бессмысленно проведенных часов, так и не очнувшись, они выйдут из зала и как слепые направятся к машинам и автобусам, чтобы окунуться в ночной, еще более глубокий сон. А потом, при свете утра, они вообразят, что и в самом деле проснулись.
Откуда-то из-за спины до его слуха донесся кашель, негромкий и сухой, но весьма многозначительный, и он обернулся, чтобы встретиться с тем же взглядом, той же улыбкой — похоже, миссис Морли снова напоминала ему, что большинство жителей Лидингтона, подобно большинству людей в любом другом месте, либо спит, либо мертво. И это была правда. Сэр Джордж обернулся к залу и пристально посмотрел на публику. Что мог он сказать? Что мог сделать?
— А теперь… громадное удовольствие… привилегия… без дальнейших церемоний, — бубнил труп Дугласа Джердана, — просить выдающегося докладчика… министра ее величества… сэра Джорджа Кобторна…
Снова послышались хлопки, доносившиеся откуда-то издалека, из их сна о жизни. Он постоял, шагнул вперед. Наконец воцарилась тишина — тишина сна, тишина смерти. «Господин председатель, друзья…» Заговорил ли он или ему приснилось, что он начал свою речь, — вот чего никогда не узнать. Это навсегда останется для него невыясненным.
В зале поднялся гул, вскоре перешедший в невообразимый гвалт. Репортеры за столами прессы, мужчины и женщины на трибуне, публика, сидевшая в передних рядах, — все вскочили на ноги, широко разевая рты и что-то восклицая. Потому что сэр Джордж Кобторн с остекленевшими глазами на белом, как бумага, лице, размахивая руками, словно безумный, орал:
— Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!
ЗАГАДОЧНЫЙ МИСТЕР СТРЕНБЕРРИ
— И вам спасибо, — сказала хозяйка с автоматической любезностью, свойственной людям ее профессии. Она подтолкнула ко мне шиллинг и четыре медяка, которые стали мокрыми, проделав это путешествие через стойку. — Да, тут у нас довольно тихо. Но погодка сегодня такая, что все сюда сбредутся, только для наших еще рановато. А кто там у нас в малом баре? — Вытянув толстую короткую шею, она посмотрела в сторону маленького зала, после чего доверительно сообщила: — Всего один клиент. Зато постоянный, по мне даже чересчур постоянный, мистер Стренберри.
Я опустил стакан и обернулся, чтобы посмотреть на улицу. В открытую дверь был виден лишь кусок мокрой дороги. Дождь теперь лил ровно и неторопливо, и было ясно, что он зарядил надолго, небо же стало еще более пасмурным.
— А кто такой этот мистер Стренберри? — спросил я просто от нечего делать. Мне было все равно, кто он такой.
Хозяйка слегка наклонилась вперед.
— Он учитель из школы, которая у дороги, — ответила она шепотом, явно довольная тем, что заинтриговала меня. — Он сюда приехал… постойте-ка… да уж года четыре как, а то и все пять. Из Лондона. Да-да, из Лондона, жил рядом с Хрустальным дворцом.[4]
Он сам мне сказал. Моя сестра тоже там неподалеку жила — двадцать годков.Я промолчал, не зная, что говорить. Какая мне разница, где он жил? Поэтому я просто кивнул и стал набивать свою трубку.
В ее простодушных чуть вытаращенных глазах промелькнула легкая обида.
— Странный он, этот мистер Стренберри, — добавила она с чуть заметным презрением. — Чудной какой-то. Ей-богу чудной. Конечно, человек он умный, все-таки образованный, сами понимаете. А все ж таки какой-то странный.
— Чем же он странный? — вынужден был спросить я.
Она прикрыла рот рукой.