Другое небо

 …Становится с Арвидом рядом Царица
 И тихо ему говорит:

 «Сойди с коня, о Арвид,

 Останься навеки тут.
 Зачем тебе быть человеком?
 Ведь это тяжелый труд».

 «Я должен вернуться к людям —

 Таков был его ответ. —
 Ведь ждет меня там подружка,
 Где солнечный яркий свет.

 И ждет меня там работа,

 И ждут меня там друзья,
 А если я все это брошу,
 То разве я — это я?

 Оставь свои чары, Царица,

 Ты можешь меня погубить,
 Но все же тебе при всей твоей власти
 Свободы меня не лишить».

 Объятая северным светом,

 В глазах — лютый холод зимы,
 Стояла, прекрасна и недоступна,
 Царица ветров и тьмы.

 Хрустальный смех Царицы

 Наполнил презреньем слова:
 «Тебя заставлю я страдать
 Без чар и волшебства.

 Ведь жить ты будешь долго,

 В памяти вечно храня
 Наш лунный свет и музыку нашу,
 Наш ветер, росу и меня.

 Все эти воспоминанья —

 Они ходят следом, как тень,
 И даже во сне они будут рядом,
 Когда кончается день.

 И в будни, и в праздник с друзьями

 Печаль тебя будет глодать.
 Ты будешь помнить, кто ты есть
 И кем ты мог бы стать.

 С той глупой, скучной женщиной

 Живи хоть целый век.
 Иди же к себе, бродяга Арвид,
 Ведь свободен ты, человек».

 В мгновение ока исчезло

 Веселье на склоне горы,
 И Арвид остался один в лунном свете,
 Рыдая до самой зари.

 Вьется под деревом наш хоровод,

 Где огнецвет цветет.

Допев, Барбро сразу отложила мультилиру в сторону. В ветвях деревьев, не переставая, шумел ветер. Шерринфорд долго молчал, потом наконец спросил:

— И подобные истории играют значительную роль в жизни дальнопоселенцев?

— Можно и так сказать, — ответила Барбро. — Хотя не все они о сверхъестественном. Есть баллады и сказки о любви, о героизме. Тоже вполне традиционные темы.

— Я не думаю, что здесь эта традиция выросла сама по себе, — произнес он бесцветным голосом. — По правде сказать, я думаю, очень многие из ваших песен и сказок сочинены не людьми.

Шерринфорд замолчал и больше к этой теме не возвращался. Спать они легли рано.

А спустя несколько часов их разбудил сигнал тревоги.

Жужжание сигнала, хотя тихое и неназойливое, разбудило их мгновенно. На всякий случай они спали не раздеваясь. Через купол фургона пробивались слабые отблески северного сияния, но этого света было вполне достаточно. Шерринфорд спрыгнул с койки, надел ботинки и прицепил к поясу кобуру.

— Не выходить! — приказал он.

— Что там такое? — взволнованно спросила Барбро.

Шерринфорд внимательно изучил показания приборов и сверил их со светящимися индикаторами на запястье.

— Три живых существа, — сосчитал он. — Явно не дикие, что просто проходят мимо. Большое, судя по инфрадатчику, теплокровное и держится пока чуть поодаль. Другое… хм, температура невысокая, излучение нестабильное, диффузное. Словно это какой-то рой клеток, координируемых, может быть, феромонами. Оно вроде как парит и тоже в отдалении. Зато третье — практически рядом, обходит нас, прячась в кустах. И его комплекс сигналов напоминает человеческий.

Барбро заметила, что все его академические манеры исчезли и он буквально дрожит от возбуждения.

— Я попробую взять его, — сказал Шерринфорд. — Тогда у нас будет кого допросить… Будь наготове, чтобы быстро впустить меня обратно. Но ни в коем случае не выходи. И держи вот это под рукой. — Он передал ей заряженную крупнокалиберную винтовку.

Силуэт высокого худого Шерринфорда переместился к двери, изготовился к броску. Дверь бесшумно приоткрылась, и в фургон потянуло холодным воздухом, насыщенным влагой, свежестью и ночными шорохами. Теперь на небе появился Оливер; свечение обеих лун казалось неестественно ярким, а беспокойное северное сияние стало бледным и прозрачно-голубым.

Шерринфорд снова взглянул на свой индикатор. Очевидно, тот указывал и положение наблюдателей, прячущихся в пестрой листве. Неожиданно он выпрыгнул наружу, пронесся мимо погасшего костра и скрылся за деревьями. Руки Барбро невольно сжали ружье.