Другое. Сборник

Приняв подобающую служаке стойку перед прибывшим, дозорный назвался в чине и, получив от поэта краткое повеление известить о себе хозяев усадьбы, открыл ворота и проводил его к фасаду здания.

Незнакомец, очевидно, сразу был кем-то замечен со стороны окон напротив, так как из дверей главного входа тут же вышел человек, торопливо спустившийся навстречу приезжему по ступеням невысокой, но внушительной по ширине каменной лестницы и доложившийся как приказчик. В доме он позаботился о размещении поэта; к гостю был приставлен слуга, что позволяло существенно упростить получение в усадьбе сведений, касавшихся как барской семьи, так в значительной мере и – крепостных. Слишком обольщаться этим, разумеется, не следовало: поэт хорошо знал традиции сословного гостеприимства, когда за прибывшими, нередко с пустяшным умыслом или даже безо всякого умысла, просто из любопытства, вызревавшего от бытовой скуки, кто-либо из владетельного семейства или даже из числа гостей устраивал слежку, и приставному слуге как раз и поручалось управляться с соответствующими доносами.

Теперь, в связи с наездом в село полевых жандармов, исключать такого было тем более нельзя и тем более Алексу, не забывавшему об угнетавших его сторонних пристрастиях – как сословного характера в целом, так и – ведомственных, административных.

То есть – ему следовало быть предельно осмотрительным, и он, ввиду этого, не склонен был пренебрегать касавшимся всех дворян простым, хотя порой и не совсем подходящим для использования предостережением: «Il ne faut pas parlez aux gens…»²; обстоятельства заставляли его не забывать о нём даже в общении с Никитой, которому он мог доверять хотя и очень многое, но лишь в той пространной части, когда ему нельзя было обойтись без получаемых от него сведений о разных сторонах внутренней жизни обитателей в имениях; самому же подступаться с этим непосредственно к барам или их челяди было ему не всегда удобно, так как те имели веские причины заводить свои секреты и не разглашать их, в особенности те из них, которые были связаны с их вещными или денежными манипуляциями или – с сословными пороками. Никита быстро сходился с дворней и чужими слугами и умел поддерживать с ними добрейшие приятельские отношения, так что помощь его в таком посредничестве Алекс по-настоящему ценил и вполне довольствовался ею. Теперь, оказавшись без своего слуги, поэт не мог обойтись без того, что становилось для него необходимостью, и он был просто вынужден рассчитывать на приставного.

Его звали Филимоном. Узнав его имя, заезжий тем пока и удовлетворился.

«Порасспрошу его позже», – решил он.

Из окна здания открывался вид на обширную огороженную дворовую территорию с парой длинных флигелей под зачернелыми от времени деревянными тесовыми крышами. В этой стороне размещались также кладовые с погребами для хранения съестных припасов и конюшня с примыкавшею к ней загородью для вольного выгула животных, полагавшегося им после трудных поездок или в их преддверии. Дальше начинался и тянулся на значительное расстояние сад с ровными, ухоженными рядами или пятнами елей, берёз, клёнов и дубняка, а также – небольшой фруктовой плантацией.

Еще дальше виделся искусственный пруд с недлинной мощёной прогулочной дамбою вдоль берега и просторною крытой кабиною на ней – для переодевания и отдыха купающихся или просто для любования оттуда водной гладью и круговым пейзажем.

За исключением двора, где туда-сюда сновали работники, эта территория выглядела теперь совершенно безлюдной.

Сбоку от сада, отделённая от него массивом густого коренного леса, размещалась псарня; оттуда, приоткрыв раму окна, можно было слышать сильно приглушённый расстоянием прерывный, беспорядочный лай и ворчание собак.

Псарня должна была составлять гордость хозяина поместья, так как могла обеспечивать эффективную и увлекательную охоту и в этом смысле позволяла в угоду амбициям владельца даже не днями, а целыми неделями удерживать в усадьбе заезжих дворян-соседей да и кого угодно, кому доводилось тут погостить или очутиться по случаю, безо всякого приглашения.

Первой из Лемовсих, кого Алекс увидел, едва только он вышел из отведённых ему комнат и сделал отсюда несколько шагов, будучи приглашён отзавтракать, была Аня; в том, конечно, была всего лишь случайность, но он мог бы сказать, что это нисколько не входило в противоречие с его намерением не отстраняться от той не касавшейся лично его своеобразной ситуации, которая должна была складываться ввиду не только постигших семью горестей, связанных с бегством Андрея и арестом отца, но и – со введением в усадьбе своего рода осадного положения, когда тут могли случиться ещё и другие столь же неприятные и непредвиденные события.

Аня поднималась по лестнице, и уже подходя к ней, Алекс ощутил произошедшую в ней перемену – и внешнюю, и душевную, чувственную, причём она, эта перемена, открывалась какою-то, видимо, совсем недавно закрепившейся двойственностью.