Другое. Сборник

В каком, например, виде общество получит выгоду, истратив за десятилетие более двадцати триллионов рублей на оборону (с учётом инфляции или обвалов мировой финансовой системы, возможно, в два-три раза больше)? Или – плюс к этому – сотни миллиардов рублей на ублажение кавказских регионов?

Сомнительные державные амбиции видны в развитии строительства роскошных спортивных сооружений, храмов, бесполезных и уродливых монументов, мостов, башен. Или мы ослепли и не отдаём отчёта, как страну захлёстывают наркомания, детская беспризорность, пьянство, тёмные, звериные нравы? Не видим, как, вследствие этого, в настоящую бездну деградации сползает современная деревня?

Из неё «выдавлены» целые поколения; и горьким символом уже в течение целого исторического срока остаются в ней избы с заколоченными окнами и дверьми покинувших их, обделённых вниманием, обиженных властями людей.

Золотой век был только небольшим отрезком времени крепостного права. Растягиваясь по столетиям, это право, а не что-то другое больше его воплощало собою ту самую стабильность, которую с изощрённой старательностью удерживали цари, офицеры, помещики, чиновники, попы. Служившая могучей осью заведённому порядку, она, в конце концов, стиралась и заканчивалась…

«Люблю я пышное природы увяданье» – отчеканивал поэт свои ощущения осенней жизни вокруг себя. Этот прекрасный образ глубоко трогал его современников, и он продолжает волновать каждого до сих пор – как раз, видимо, потому, что созвучен любому времени на земле, когда при своём закате не только природа, но и социальные устройства вдруг выражают себя в некоем блеске и озарениях, отдающихся восторгом в человеческих восприятиях. Только могут ли быть забыты завихрения эпох, несших на себе проклятие несправедливости паразитировавших верхних общественных слоёв по отношению к низшим?

Сейчас, поддаваясь эйфории свободы выбора, новейшая литература всё дальше отходит от освещения прошлого в его центровом, стержневом содержании. Читателя донимают вымученными сюжетами; ткань повествований пронизывают элементы упадка и пошлости, откровенное враньё; в человеке взбалтывается худшее. Жанры перенасыщены фантазиями и дурными условностями, так что не остаётся ясного и плодотворного взгляда не только на историю, но и на текущую, теперешнюю действительность, разумеется, и – на будущее.

Такие направления избраны и в некоторых других видах искусства.

Очень многое несообразно в текущей политике. В стране приняты, а вернее сказать: протащены законы не для народа, из-за чего он, будучи, по конституции, носителем власти, не имеет права голосовать и выставлять свои требования так, как бы того хотел.

В крайне тревожную стадию перетекает проблема перераспределения земель на селе и в пригородах. Выделенные паи на неё в огромных количествах выкуплены за бесценок, что содействовало крайнему обнищанию её прежних владельцев.

Там же, где паи продолжают оставаться у них и они, само собой, невелики, их отбирают методами рейдерских захватов. За счёт этого расширяются латифундии богачей. И как результат, все дальше расходятся полюса интересов и обеспеченности благами жизни совсем недавно возникших новых противостоящих классов.

В обстановке самоуправства чиновничества и диктатуры партии власти народ не имеет возможности хоть как-то влиять на процессы обучения и воспитания детей, молодёжи.

Всё в больших объёмах эти сферы отдаются на откуп религиозным организациям, казачьим, кадетским и другим формированиям, пока что никоим образом не доказавшим, что именно с их непосредственным участием возрастала светская духовность, полезная и нужная народу. Вместо неё в населении находят место забитость и отупение. Люди не знают, как им жить завтра и в обозримом будущем, их вера туманным посулам «верхов» оборвалась и не знает почвы, побуждая обращаться к незатейливым и запутанным религиозным канонам, к выдумкам новых верований, к чудесам и шарлатанству.

Видя это, иные демагоги шумно разглагольствуют о необходимости так называемого раскрепощения личности. Все наши беды, мол, от того, что она, личность, – недостаточно свободна.

Как будто им не известно, что дело не только в несвободе и что абсолютная свобода побуждала бы индивидуумы к ещё более странным проявлениям раскованности и пустых притязаний, чем это наблюдается в наши дни. Ревнители современного раскрепощения хотя и говорят о свободе для всех, но в конечном счёте рассчитывают иметь её лишь для себя – чтобы получать выгоды от нарастающей общей бездуховности.

Ничего, кроме изумления и стыда, не могут также возбуждать потуги нынешних замороченных патриотов представить отдельные «красивые» факты, события и вехи нашей истории вне её главного каркаса.

Стыд глаза не выест, гласит пословица. Ещё многое другое также – не выест. Если не считаться с чувствами, то не резон ли получше распоряжаться хотя бы рассудком? Бывали случаи, когда он брал верх над устоями.