Другое тело

Захария медленно поднялся по ступеням в здание, машинально подгадывая каждый шаг к следующему удару далекого колокола. Наверху ему показали предназначенную для него комнату. Здесь пахло позавчерашним днем, тем самым, когда он еще ехал в коляске через Альпы. Открыв шкаф, он обнаружил в нем крюки для одежды, приспособление для умывания (стеклянный таз на треноге), а также висящий на внутренней стороне дверцы и прикованный к ней цепочкой гребень для расчесывания париков. Но особенно удивило и обрадовало его то, что в глубине шкафа было окно, которое смотрело на скрещение двух каналов — Сан-Джованни-Хризостомо и канала Чудес. На подоконнике лежали яблоки и стояла бутылка воды. Он поглядел в окно, где в тумане тонул день, и принялся доставать из сундучка свои вещи. Несколько книг, среди которых были и сочинения Иоанна Златоуста, того самого греческого церковного проповедника, чьим именем назывался канал, на берегу которого Захария теперь жил. В его комнате имелся резной комод прошлого века, с прекрасной резьбой, представлявшей собой цветы, его верхнюю доску можно было использовать в качестве письменного стола. Сюда он положил перья, песочницу и бумагу, а на бумагу поставил звонок для вызова прислуги, ручка которого заканчивалась небольшим кольцом со вставленным в него зеркальцем. В один из ящиков убрал свой рукописный шедевр — роскошно украшенный сборник песен с нотами, под названием «Приветствие Моисею Путнику». Правда, это была всего лишь копия, потому что оригинал, гораздо более роскошный и окончательно доработанный, остался у самого владыки, Моисея Путника, где-то в Бачке. Потом господин Захария бросил красную подушку на кровать в своей новой комнате и решил пройтись, размять ноги, которые у него затекли после тряски в дорожной коляске и качки в лодке. Проходя через дом к выходу, он заметил в одной из ниш скульптуру Вольтера, наряженную в настоящий камзол из красного шелка. На шее у Вольтера было жабо — кружевной воротник. Рассматривая эту диковину, Захария почувствовал какой-то странный запах, который исходил от стенного шкафа на лестничной площадке и из сундуков под окнами прихожей. Весь дом был пропитан ароматами сушеных цветов, фруктов, трав и самых разных растений. По подоконникам были расставлены разноцветные стеклянные сосуды, банки и бокалы из Мурано и Мурсии, наполненные бутонами, веточками, сосновыми иголками и кусочками древесной коры… Кто-то в этом доме интересовался лечебными травами.

Выйдя из дома, он пустился по улице куда глаза глядят. И тут же заблудился в испарениях среди мостов, а когда вдруг вышел на какую-то площадь, то первое, что возникло перед ним из тумана, была девушка. Ее явление, а лучше сказать, ее неземная красота и благородство движений поразили его как гром среди ясного неба, он перепугался и бросился на другую сторону площади, решительно стремясь избежать любого искушения, но увидел, что девушка идет в том же направлении. Тогда он обратился в бегство, и бежал он до тех пор, пока путь ему не преградила вода. Пришлось возвращаться на площадь, где девушки, разумеется, уже не было и где он прочитал название кирпичной готической церкви:

Santi Giovanni е Paolo

Теперь он хотя бы знал, где ему, может быть, удастся снова увидеть ее, если, конечно, он преодолеет страх и если она здесь иногда бывает.

Так в этот первый день в Венеции у него возникло совершенно неожиданное и незнакомое ему чувство — страх перед красотой. Вечером он, объятый удивлением и страхом перед этим новым страхом, заснул в своей венецианской постели, которая вообще-то была обычной матросской койкой. Разбудила его музыка.

Из соседней комнаты доносились звуки чембало, потом послышался и женский альт, горячий, как напиток, сваренный на черном сахаре. Захария вскочил, словно его ужалили. Неизвестная девушка исполняла его собственную композицию. Ту самую, нотная запись которой была в его рукописном сборнике песен «Приветствие Моисею Путнику».