И тут начался настоящий хаос. Захария ничего не понимал в этом водовороте венецианских шуток, беготни и вспышек света. Он только чувствовал, что эта кутерьма с головокружительной скоростью куда-то уносит всех их. Вдруг он с изумлением услышал, как одна из масок сказала: «Разница между двумя женщинами всегда больше, чем разница между мужчиной и женщиной…», на что зрители разразились хохотом. Захария помнил, что это слова из «гномы» покойного Джеремии, которые Анна записывала для актеров. От этого он почувствовал себя как-то увереннее, и вся эта неразбериха, в которую он попал и которая все накалялась и накалялась, показалась ему не такой уж страшной и грубой. В тот же момент Арлекин, наряженный в домино из зеленых, желтых и красных лоскутов, ударил его ногой под зад и тем самым толкнул прямиком в объятия Анны. Анна почувствовала, что волосы Захарии пахнут дымом, а тело каким-то незнакомым ей чаем, страстно поцеловала его и крикнула не своим голосом:
— Сейчас можешь взять меня, любовь моя! Мы столько ждали этого мгновения счастья! Я отдамся тебе здесь и сейчас! Возьми меня! — выкрикивала она хрипловатым альтом, который был похож на голоса окружавших их актеров.
— Но, Анна, — прошептал Захария, — на нас смотрят сотни людей!
— Они не заметят, что мы не изображаем любовь, а действительно любим друг друга… — тоже шепотом ответила она. — Этого не будет видно. Никто здесь не сможет догадаться, действительно ли мы делаем или не делаем то, что они и так хотят увидеть на сцене!
— Анна, но здесь есть и твои знакомые, вот, я вижу среди зрителей Забетту, — отвечал Захария, в то время как вокруг них терся Панталоне и, пользуясь моментом, то и дело прислонялся к Анне сзади, что ей, судя по всему, совсем не мешало…
— Пусть вся Венеция видит, как ты меня любишь и как лишаешь невинности! — громко бросила она в публику, а Захарии шепнула, поддаваясь ему: — Они просто мечтают это увидеть. Поэтому и пришли сюда, ждут не дождутся…
С этими словами Анна притянула Захарию к себе, а он, как во сне, когда голым пробирался через толпу на мосту Риальто, оттолкнул Панталоне и прорвался в тело Анны Поцце. Аплодисменты, которые последовали за женским криком боли и наслаждения и которыми толпа приветствовала утрату Анной невинности, были совершенно недвусмысленными.
9. Платье с четырьмя нулями
В то утро 1768 года кир Димитрис Теодосий навсегда отложил свою золотую зубочистку в ящичек бюро, за которым он обычно писал, потому что она была ему больше не нужна. Он навсегда спрятал в то же самое бюро и все свои золотые и серебряные улыбки торговца и подписал оба документа, которые ждали его внимания со вчерашнего вечера. Он всегда писал, считал и делал записи в конторских книгах стоя. Теперь этому приходит конец. Сначала он подписал просьбу разрешить назначение Захарии Стефановича Орфелина ревизором его типографии, напомнив венецианским властям, которым была адресована эта бумага, что Захария и его жена Анна (урожденная Поцце) являются жителями этого города. Вторую подпись он поставил на документе, которым передавал все свои магазины в Венеции и на территории Австрийской империи, а также свою венецианскую типографию родственнику Пани Теодосию, которому в течение двух лет обязался полностью сдать все дела.
Приятную новость о своем продвижении Захария принес Анне вместе с подарком. По дороге домой он купил сборник композиций, сочиненных Джованни Полуцци. Вместе с женой Захария жил теперь в зеленом доме. Анна наполнила их брачное ложе красными и черными подушечками, а кровать у них имела четыре изголовья в форме пик, треф, червей и бубен. В постели то и дело попадались мелкие медные монетки, на них было неудобно лежать, но они защищали от сглаза. Ночью, во сне, Анна плакала синими мальчишескими слезами из сиротского дома, и они оставляли пятна на простынях.
Подарок и хорошие новости из типографии, которые подразумевали и увеличение жалованья, Захария сопроводил предложением об одной важной покупке:
— Теперь мы могли бы купить лодку или Севастьянову гондолу. Она так и стоит на приколе!
— Мы не сможем купить ничего, — холодно ответила Анна. — Все, что ты зарабатываешь, ты тратишь сам. Транжиришь деньги.
— На что это я транжирю деньги? — изумился Захария.
— Ты всё тратишь на книги.
— На какие книги? — удивился Захария.
— Сам прекрасно знаешь, на какие. Думаешь, мне неизвестно, что ты оставляешь их в типографии, чтобы я не догадалась, куда уходят деньги?
— Но это же всего несколько книг, которые нужны мне для работы.
— Всего несколько книг? А это что?
И Анна извлекла из маскарадной маски, висевшей на стене, листок бумаги и сунула его под нос Захарии. Листок был исписан ее разборчивым почерком с большим количеством ошибок: