Слова все разом закончились. Видимо, тот, кто отвечал в моей голове за их поток, решил устроить себе перерыв. Либо просто сбежал, отказываясь участвовать в продолжении этой словесной перепалки.
Он был слишком близко. Непозволительно близко. Где-то в груди стало просыпаться давно забытое чувство, от которого я пыталась избавиться все эти два года. Оно осторожно пробиралось через руины моей безмятежности, не догадываясь, какая встреча ждёт его дальше.
Йен опустил взгляд на мои губы, а его рука медленно коснулась щёки.
Затаив дыхание, я прислушалась к себе, пытаясь понять, что чувствую. Беглец внутри меня, хотел прорваться в самый центр, туда, где главная мышца моего организма беспрерывно качает кровь. И у него бы это получилось, если бы не одно но – эти два года не сотрёшь.
Дыхание Йена участилось, и мягко взяв рукой мою голову, он стал приближаться к моим губам. Я смотрела в его глаза и чувствовала запах, с которым когда-то каждый вечер засыпала. Он не изменился. Казалось, он стал ещё острее и ярче.
Когда я почувствовала его дыхание на своей коже, а между нами оставалось пару жалких миллиметров, дёрнула ручку и вылетела из камеры, захлопнув дверь прямо перед его лицом.
Я шла на автомате, не обращая внимания на прохожих, на солдат, которые приветствовали меня. Мне хотелось скрыться. Боль, злость и это ненужное чувство, которое возникло, снова сделали меня уязвимой. Всё что было сейчас во мне заставляло тело трястись, как если бы я выпила подряд десять кружек с кофе. Место, которого он касался, до сих пор горело огнём, а сердце издавало сто пятьдесят ударов в минуту. Мне казалось, что если посмотреть на мою грудную клетку, то можно будет увидеть его очертания.
Упираясь руками на стол, Джеймс стоял, свесив голову вниз, никак не реагируя на скрип входной двери и на шум моих шагов, которые последовали после.
– Что сказал генерал Хоггарт? – бросив свою куртку на кровать, стала снимать здоровой рукой ботинки.
– Ничего нового, – сухим тоном произнёс он.
– Ясно. Тогда я в душ, – подхватив полотенце, направилась в ванную комнату.
– Почему ты так долго шла к себе? – повернув голову в мою сторону, Джеймс внимательно посмотрел на меня.
– Мне нужно было проветриться.
– Помимо нападения на твой город, тебя волнует что-то ещё.
– О чём ты?
– Об этом, – отойдя от стола, он показал на потрёпанную временем картонную коробку.
– Ты рылся в моих вещах?
– Нет, я хотел лишь почистить твоё оружие, чтобы на время занять руки и не думать о всём этом дерьме, что происходит. И наткнулся на это. Учитывая, как она спрятана, тебе важны вещи, что находятся в ней, – в конце фразы, он открыл крышку коробки. – Самое интересное, что здесь есть разорванное письмо. Я даже гадать не стану от кого оно, – его голос был сухим и уставшим.
Втянув носом воздух и положив на стул полотенце, потому что, видимо, мой поход в душ переносится на неопределённое время, я спросила:
– Что ты хочешь услышать, Джеймс?
– Я пытаюсь понять, зачем тебе хранить это письмо, если ты его разорвала?
– Я не хочу говорить на эту тему.
– Для тебя оно что-то значит? – подцепив куски бумаги из коробки, он высыпал их на стол.
– Нет.
– Не ври мне. С тобой что-то происходит, Ева, я не слепой. Что? Снова проснулась, забытая любовь? – с нездоровой издёвкой произнёс он.
– Хватит. Ты начинаешь переступать грань, – твёрдо произнесла я.
– А я всегда только это и делаю, пытаюсь переступить грань, чтобы понять тебя. Как только мы касаемся темы твоего прошлого, Дерека и этого Ханта, ты сразу замыкаешься в себе. Думаешь мне не больно на это смотреть? Не больно от того, что девушка, которую я люблю, а я люблю тебя, Ева, если ты ещё этого не поняла, не доверяет мне. Не открывает свою боль и страх, чтобы наконец-то освободиться от них. Так ответь мне, это письмо для тебя что-то значит?
Он смотрел на меня и ждал. Ждал ответа, которого не последует. Всего его слова были правдой и неправдой в то же время. Я сама не понимала себя. Не понимала, за что получила его любовь. Всё в какой-то момент смешалось в одну непонятную массу, в которой я тонула. Можно ли подобрать слова для ответа, которого нет. Сказать, что это все заблуждение. Что это письмо для меня ничего не значит. Но правда в том, что оно значило для меня многое. И тут нет места когда-то моей любви к Йену. Это письмо напоминает мне о человеческом несовершенстве. О том, о чём люди решают молчать. Мы сами чертим себе границы, за которые боимся переступить. Но мы переступаем их. Храним вещи, что напоминают нам о боли, о которой хотим забыть. Отдаляемся от привычных действий, что совершали в период большого счастья, закончившего безграничной скорбью. Но прокручиваем их воспоминания, чтобы попасть в это время хотя бы так. Хотя бы в голове. Хотя бы на мгновение.
Последующий наш диалог напоминал пинг-понг.
– Я не знаю, что тебе ответить.
– Правду, Ева.
– Она тебе не понравится.
– Я смирюсь.
– Нет.
– Да.
Сжав по ошибке не одну руку, а две, прострелила дикая боль от раны.
– Твоя рука, – Джеймс двинулся с места, намереваясь подойти ко мне.