Другой

– Я… Э-э… – в панике блуждая зрачками по лицу коллеги, юноша вдруг осознал, что долго так простоять не сможет, иначе его репутация всегда внимательного и доброго сотрудника мгновенно упадет, если вовсе не рухнет. Стараясь что-то срочно выдумать, он начал в спешке представлять ситуацию со стороны Михаила: он о чем-то говорит, но собеседник отводит глаза в раздумьях… В целом можно списать на эмоциональное потрясение. Сехинов быстро сообразил, что можно просто сделать вид, будто он очень опечален, но вот чем?.. Чтобы не терять времени, которого он уже растратил достаточно, Алексей начал играть – он был в этом большой мастер.

Юноша закрыл глаза, глубоко вздохнув даже с небольшой, едва различимой дрожью во вздохе, чем был очень доволен, и зажал пальцами переносицу, едва приоткрывая глаза, оставляя незаметную щелочку, наблюдая за собеседником. Михаил, до этого обиженный, в удивлении поднял брови; лицо его вытянулось от непонимания.

«Повелся, дурак…» – проскользнула радостная мысль в голове у Алексея, но внешне он остался абсолютно непоколебим, только свел брови к переносице, придавая своему лицу серьезности, будто силясь успокоиться от ужасного происшествия, только что выдуманного у себя в голове.

– Прости, Миша. Я все никак не забуду… Вчерашнее, – голос дрогнул, и Сехинов едва удержался, чтобы не улыбнуться самому себе. Разве он не превосходный актер? Чувствуя, что он как минимум заинтересовал собеседника, юноша еще раз тяжело вздохнул.

Алексей был невероятно проницателен и тактичен, оттого и понимал, что ни за что не должен рассказывать о «произошедшем», пока его не спросят.

– Леша… Ты… Ты чего это, дружище?.. Ну-ка садись… – взволнованно залепетал Михаил, тут же отодвигая близ стоящий стул и усаживая на него юношу, который благодарно кивнул.

Алексей не сомневался в себе, знал, что его уловка точно сработает и получится выигрышно сыграть на чувствах этого всегда чуткого и отзывчивого дурачка, – Ну?.. Что стряслось, расскажи?..

Выдержав паузу, будто собираясь с силами, на самом же деле намеренно вызывая слезы у себя на глазах, Сехинов опустил руку, до этого закрывавшую его переносицу, открыв увлажненные глаза.

– Роба помнишь?

– Песика твоего? Конечно… – все еще волнуясь, участвующе ответил мужчина, обеспокоившись еще больше, – Что, заболел?..

– Убежал! – с огромной досадой, горько, даже почти искренне ответил ему Алексей.

– Боже мой! Что же ты не сказал?! – Михаил мигом обнял сидящего на стуле друга, крепко прижимая к себе, – Не переживай, не переживай, Лешка, найдем… Найдем обязательно…

Слабо обняв коллегу, Сехинов благодарно кивнул несколько раз. Ткнувшись носом ему в грудь, он позволил себе победно улыбнуться в клетчатую рубашку мужчины, но скоро вновь погрустнел, даже шмыгнул пару раз носом, не желая выходить из образа. Михаил мог бы обнимать его еще долго, поэтому первым отстраниться решил Алексей, смахивая воображаемую слезу, вставая со стула, изображая лицо самого грустного человека на свете, не смотря в глаза мужчине.

– Извини, мне нужно выйти, привести себя в порядок…

– Конечно, Лешка! Ты прости меня… – грустный весельчак стыдливо опустил взгляд, – Зря напомнил…

– Ничего. Ты же не знал…

«Черт… Грустный человек вообще бы ничего не ответил… Черт!» – выругался Алексей в мыслях и, чтобы сгладить этот момент, снова грустно вздохнул, развернулся и пошел в сторону туалета, стараясь не улыбаться.

Оказавшись внутри, Сехинов, наконец, гордо улыбнулся, смотря на себя в зеркало.

«Еще одна победа за мной. Как же легковерен этот… Как его фамилия? Да, точно, Болдин. В жизни большего дурака не встречал!» – Алексей Степанович любил разговаривать сам с собой. Правильнее даже будет сказать, что он не считал остальных людей умными или хотя бы достойными собеседниками, но всегда слушал их с идеально симулированным интересом. За всю свою жизнь он так и не понял, зачем человеку выражать эмоции, если чаще всего приходится себя заставлять? Подойдя к зеркалу, юноша сначала оглядел себя, заправив пару выбившихся локонов светлых волос за уши, после чего решил попрактиковаться в эмоциях, проверить, насколько красиво и правдоподобно он изображает задумчивость,

отвращение, грусть и сочувствие. Все это получалось у него превосходно, но самой непонятной эмоцией для него оставалась улыбка. Как бы он не старался, уголки губ или поднимались слишком высоко, или опускались слишком низко, а золотой середины найти никак не получалось. Ему было известно, лишь как сделать ехидную и гордую улыбку, ну или просто надменно усмехнуться тоже было в его силах. Тренируя свою улыбку перед зеркалом, Алексей все больше раздражался, проклиная свои уголки губ и того, кто придумал улыбку в своих мыслях: