Другой

Кладовка: ведра, тряпки, запах хлорки и какой-то старый стул — вот это удача!

Она закрыла дверь; я на что-то наткнулся, полетели швабры, задели ведро: покатилось, проехалось по ногам, что-то еще упало, что-то разбилось, но уже не обращал внимания… Не знаю, чего во мне больше: злости, страсти или водки.

— Раздевайся…

…вскрикнула последний раз, немного отдышалась, прижалась губами к моим.

— Ураган! Животное! Монстр! Даже лучше, чем в прошлый раз.

Опять полезла целоваться, ответил, но отодвинулся. Вернулась брезгливость, во рту стало кисло. А ведь, думаю, она этим занимается всю ночь. Какой я у нее, сегодня по счету? Явно, не первый в очереди… Фу — как противно… Не подцепить бы чего…

Как-то спрашиваю у расстроенного Сергея: — Трихомонад? Откуда?

— Подкрался на цыпочке…

— Что значит: "лучше, чем в прошлый раз"? — спрашиваю.

Сползла с меня, подняла трусики, легко, непринужденно надела — одной рукой, другой застегивала блузку.

— Вот бы мне так научится, — говорю.

Поднялся со стула, тоже стал одеваться.

— Ты, значит, типа ничего не помнишь?

— Почему? Наоборот, типа все помню…

— Значит, все-таки помнишь?

— Тая, не морочь голову…

— Я после той ночи Глеб, только о тебе и думаю.

— Какой ночи?

— Нашей ночи. Лучшей ночи моей жизни.

— И что мы делали той ночью?

— Да вот, то же самое…

— Трахались?

— Любились!

— Тая, никогда этого не было. Сегодня в первый раз… Кстати мне понравилось… Как-нибудь повторим… на восьмое марта.

— Ровно два года назад. На Машин день рождения…

— Ты путаешь меня с Серегой…

— Про Сергея, я не забыла… Вспоминай… Маше стало плохо, и она пошла спать… Помнишь?.. Мы сели рядом, и так нахрюкались… Ты еще сказал… Ой умора… Я так смеялась! — "Иногда, последняя рюмка становится хрюмкой!"… Ну, вспоминай…

— Я, так не мог сказать… Даже это, уже неправда.

— Да? И все ушли. Маша спала в другой комнате; я закрыла двери…

— И?

— С двух ночи, до восьми утра. Я умерла десять раз. Ты бог. Правда, потом у меня был выкидыш. Я хотела этого ребенка… Твого ребенка…

— Смешно…

— Не очень… А в десять ты проснулся… Сказал, что ничего не было, что ты уже забыл, и мне сказал, лучше забудь. А как я могу забыть?..

— Замечательно… Бред…

— Такого не бывает… Ты был трезвый и все понимал. Нельзя вот так, взять и вычеркнуть из памяти… Претворяешься, что не помнишь… Все ты помнишь….

Тая заплакала:

— Помнишь все и притворяешься… а как мне жить?..

— Только не плач, ладно… Если хочеш… ну было… Хотя не было… Какая разница? Ну… Веселе!..

— Глебушка, ты моя половинка, ты мой… Я все рассказала Маше…

— Ты все рассказала Маше. Я твоя половинка, и ты все рас сказала Маше… — повторил несколько раз, пытаясь вникнуть в смысл слов.

— Да. Я не смогла… Через месяц все ей рассказала… Про нас…

— Про каких еще нас?

— Про тебя, про меня и про наше будущее.

— Наше будущее?..

— Она меня поняла… Как женщина.

— Дай подумать… ничего не говори… Наше будущее… Через месяц, сказала ей, что беременна… от меня… Так?..

— Да…

Пауза.

— Она мне изменяла? — спрашиваю. — Скажи честно…

— Зачем себя мучить… Все в прошлом… Теперь у тебя есть я…

— А про Сергея? Для меня это важно…

— Про Сергея? А что это меняет?

— Многое.

— Про него… допустим наврала… Но ты сам виноват… Весь такой надменный… Весь такой пархатец… Все тебе как с гуся вода: "Через десять минут, я выпью литр водки, а на тебя мне…" Ну, и где оказался через десять минут?..

Вытянул сигарету из пачки, закурил. Все перевернулось, смешалось… навалилось, раздавило. О-ой-ой-ой… какая гадость! Я что — сам… сам все угробил? Неправда! Даже, если бы что-то и было, она не стала бы рассказывать Маше?! Да?.. Или?..

Несколько минут назад, в эту кладовку зашел: надменный, злой, уверенный в своей правоте — я. А какой — я, отсюда выйдет? Меня обидели, меня предали. Жертва — как раз вот этот парень с сигаретой в зубах, заклинившей собачкой на молнии, и… и не надо тут рассказывать… Или нет?.. Так было просто: тут наши — там немцы, наше дело правое… — а теперь?.. Как далеко это зашло, чтобы что-то вернуть.

— А мне не предлагаешь? Ну и воспитание…

Протянул ей сигарету, подкурил. Не было ничего, все ты врешь, думаю. С двух до восьми — это… это получается шесть часов. Шесть часов быть богом, и ничего не помнить?

— Чего ты молчишь? — спрашивает.

Я не ответил, у нее зазвонил мобильник: — Да… Да Маша… Сейчас, подожди…

Тая приоткрыла дверь, посмотрела в щелочку: — А я тебя вижу… А вот так… Нет, я не одна… Если видела, зачем спрашиваешь?

Вышла в коридор, махнула: — Да здесь! Здесь… Иди сюда!

В кладовку пробился свет; я зажмурился, сел на стул, совсем закрыл глаза. Меня нет.

Тая распахнула дверь, подошла ко мне:

— Пусти к себе на коленки.

— Нет. Я устал… И вообще… прекращай этот цирк…

Не послушала, села сверху. Не стал отпихивать, сопротивляться, какая теперь разница?

— Всегда все делаешь по-своему?

— Глеб. Уступи мне один раз…

Кажется, покраснел, или побледнел, опять пот — капля скользнула по переносице, нырнула в глаз. Вытер свой лоб о ее плечо.

В дверях появилась Маша: — Ааа… Вот ты с кем?

— Извини. Ты так быстро пришла, я не успела слезть… — Потом обратилась ко мне: — Ну что, тигрик, отпускаешь меня?