И вот, впервые Нью-Марсель (в ту пору город еще назывался на французский манер – Нью
Словом, невольничий корабль пришвартовался, убрали паруса, скинули сходни. И вот судовладелец, он же – владелец крупнейшего аукциона рабов в Нью-Марселе, – так сладко и так цветисто расхваливал свой товар, что мог продать однорукого, одноногого, полоумного негра за рекордную цену, – неспешно поднялся по сходням. Я слыхал, это был тщедушный малый, без намека на мышцы. У него были жуликоватые глаза, круглый нос – рябой, как гнилой апельсин, и он вечно ходил в старомодном синем костюме с кружевной накладкой на воротнике и в зеленом фетровом котелке. А за ним следом, шагах в трех, топал негр. Кто-то говорил, что это сын аукциониста от цветной женщины. Чего не знаю, того не знаю, но точно знаю, что этот самый негр своим видом, походкой и говором походил на своего хозяина. Та же фигура, те же хитрые глаза, и одет был точь-в-точь как тот – зеленый котелок и прочее, так что они оба выглядели словно фотография и ее негатив, поскольку у негра была коричневая кожа и курчавые волосы. Этот негр был у аукциониста и бухгалтером, и надсмотрщиком, и вообще всем, кем только можно. Итак, эти двое взошли на палубу, и пока негр оставался в сторонке, аукционист пожал руку капитану, который стоял на палубе и следил, как члены команды выполняют свои обязанности. Сами понимаете, в те времена изъяснялись иначе, чем сейчас, так что я в точности не скажу, что они говорили, но убежден, что-то вроде: «Приветствую! Как плавание?»
Но собравшиеся на причале люди заметили, что капитан выглядит неважно.
– Все хорошо, разве что у нас есть один строптивый мерзавец. Пришлось его посадить на цепь, изолировать от остальных.
– Давай-ка поглядим на него, – предложил аукционист. Стоявший за ним негр кивнул, что он делал всякий раз, как аукционист открывал рот, отчего возникало впечатление, что он – чревовещатель, а аукционист – его кукла, или наоборот.
– Не сейчас! Черт побери, я приведу его, когда выгрузим остальных черномазых. Потом мы
Ну, понятное дело, народ не на шутку забеспокоился, но не по причине простого любопытства, как обычно это бывало, но из желания увидеть того мерзкого смутьяна.
И Дьюитт Уилсон там тоже был. Он пришел не просто на корабль поглазеть и даже не рабов прикупить. Он пришел забрать свои напольные часы. Дело в том, что он строил новый дом за городом и заказал эти часы из самой Европы. Ему хотелось получить их как можно быстрее, а самый быстрый способ тогда было отправить их невольничьим судном. Он слыхал, что доставка груза невольничьим судном – это все равно что накликать семь бед на свою голову, но все равно, поскольку ему не терпелось заполучить эти часы, он выбрал именно такой способ. Часы находились в капитанской каюте: они были обложены ватой и запечатаны в коробку, а коробка уложена в ящик, обернутый для надежности тряпками. И вот он за ними и пришел, да прихватил с собой тележку, чтобы довезти их до дома и удивить жену.
Дьюитт и все прочие стояли и ждали на берегу, но сначала команда спустилась в трюм и, пощелкивая плетками, вывела оттуда длинную вереницу негров. У женщин груди свисали до пупка, кое-кто нес на руках черных младенцев. А у мужчин лица были такие кислые, точно они лимонов наелись. Большинство рабов были совершенно голые и стояли на палубе, моргая и жмурясь, потому как они долгое время не видели солнца. Аукционист со своим негром стал прохаживаться вдоль ряда взад-вперед, как всегда, осматривал зубы, щупал мускулы, можно сказать, оценивал товар. Потом аукционист сказал:
– Ну что ж, давайте сюда вашего смутьяна!
– Нет, сэр! – рявкнул капитан.
– Это еще почему?
– Я же вам сказал. Не хочу выводить его, пока все эти черномазые остаются на корабле.
– Ну, ясно, – сказал аукционист, но при этом его лицо оставалось равнодушным. Как и у его негра.
Капитан потрогал сияющую темно-синюю рану на лбу.
– Вы разве не понимаете? Он – их вожак. Стоит ему хоть слово сказать, у нас хлопот будет побольше, чем у Господа молитв. С меня и так довольно! – И он снова тронул свою рану.