Другой класс

Я, разумеется, имею в виду тот самый лак для ногтей, который так до конца и не стерли со своих лап Тайлер, Макнайр и Аллен-Джонс. Сам я придерживаюсь, как известно, политики невмешательства и попросту не обращаю внимания на такие мелочи, как вылезшие из штанов рубашки, мокрые носки, испускающие поистине губительные ароматы, и прочие нарушения в области accoutrements[105], которые только отвлекают внимание от истинно важных вещей – например, от перевода с латыни, изучения неправильных глаголов и поддержания в классе чистоты и порядка. Нет, я действительно всегда считал, что легче всего усмирить бунтарские настроения подростков, если никак на проявления этих настроений не реагировать; тогда всякий бунт сразу теряет свою остроту и привлекательность. Однако же идиот Маркович – хоть он и посетил столько всевозможных курсов, сколько не под силу ни одному нормальному человеку, – явно не получил ни малейшего представления о самых элементарных правилах психологии подростков.

В обеденный перерыв мои «Brodie Boys» вместе с девочкой по имени Бенедикта отправились в свою комнату отдыха, и там, к сожалению, как раз дежурил Маркович. Даже если б я не успел еще составить о нем вполне определенное представление, я бы все равно сразу обратил внимание на тот никуда не годный способ, с помощью которого он пытался восстановить дисциплину, – на мой взгляд, он вел себя как последний осел, причем абсолютно безнадежный, из числа тех, что уверены, будто можно достигнуть желаемого благодаря всего лишь громкому сердитому крику. В итоге Маркович неизменно обрушивал свои гневные тирады на самых безобидных юных нарушителей, надеясь, что настоящие хулиганы испугаются его воплей и станут смирными и покорными.

Разумеется, мои «хулиганы» болтали, как всегда, чересчур громко и весело, на что Маркович незамедлительно и обратил свое внимание; сперва его оскорбил их избыточный энтузиазм, а затем, заметив на ногтях у мальчишек остатки лака, он устроил с ними настоящую перебранку, чего никогда не позволил бы себе никто из наших преподавателей, тем более в общественном месте; ну а затем всю компанию призвали пред светлые очи доктора Блейкли, т. е. Вещи № 1. Девочка Бенедикта, которая также пыталась возражать Марковичу, была, естественно, отправлена для беседы к госпоже Бакфаст, т. е. Вещи № 2, у которой, впрочем, хватило ума шумиху все-таки не устраивать. В результате Сатклифф и МакНайр после большой перемены явились на урок с опозданием, а Аллен-Джонс вообще не явился. Когда я (через Боба Стрейнджа) стал выяснять причины, то мне было сообщено, что этот ученик временно отстранен от занятий в связи с «серьезным нарушением дисциплины», о чем более подробно сообщается в электронном послании, которое доктор Блейкли отправил всем преподавателям, а также Председателю школьного совета.

Естественно, сразу после окончания занятий я, возмущенный, отправился в кабинет доктора Блейкли и обнаружил, что у него уже сидят Маркович и Харрингтон, и это меня лишь еще подстегнуло.

– Ага, мистер Стрейтли, очень кстати, – сказал доктор Блейкли. – Хорошо, что вы зашли. Ваш ученик Аллен-Джонс…

Я уселся в его кресло. Точнее, это было кресло Пэта Бишопа, еще хранившее очертания его грузного тела. Блейкли никогда не будет в этом кресле удобно: он слишком прямой, слишком угловатый. Вот его новое эргономическое рабочее кресло полностью соответствует и ему самому, и его рабочему столу с блестящим компьютером. На стенах кабинета теперь висела целая серия каких-то абстрактных эстампов, сменивших любимые фотографии Пэта Бишопа с запечатленными на них школьными командами регби и портретами победителей в других видах спорта на протяжении всей истории «Сент-Освальдз».

– Итак, мой ученик Аллен-Джонс, – повторил я, словно напоминая ему, на чем он остановился. – Насколько я слышал, вы отослали его домой? Как это «тактично» с вашей стороны – выступить как бы от моего имени, но не найти ни времени, ни возможности со мной посоветоваться!

Доктор Блейкли слегка стушевался и поспешно сказал:

– Но я же отправил вам e-mail…

Я кратко, но весьма ядовито высказал все, что я думаю насчет подобного способа общения внутри школы.

– Видите ли, – сказал я, – у нас здесь система по-прежнему пасторальная. Классный наставник – это, так сказать, первый порт назначения. И если кто-то из моихучеников нарушил правила поведения – хотя в данном случае я отнюдь в этом не уверен, – я вправе ожидать, чтобы мне сообщили об этом лично, а не с помощью послания, отправленного безликой машиной.

Маркович быстро на меня глянул. Наконец-то я сумел рассмотреть его в непосредственной близости от себя и понял, что сходство этого типа с Дивайном не столь велико, как мне казалось раньше. Дивайн при всех его недостатках был и остается типичным Твидовым Пиджаком, но он ни в коем случае не осёл.