Другой класс

Мне понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, где я слышал столь «гениальное» воззвание, но потом я все же догадался: ну конечно же в приветственной речи Харрингтона по случаю начала учебного года! Уж не это ли он имел в виду, говоря о «ребрендинге» школы? И каков, собственно, смысл лозунга «Прогресс через традицию»?

Когда я вошел в здание школы, то увидел – и в вестибюле, и возле комнаты привратника – множество увеличенных фотографий в светлых дубовых рамках, на которых были изображены школьники, занятые самыми разнообразными и весьма увлекательными, но явно внешкольными вещами: театром, скульптурой, прыжками на батуте, военной подготовкой, соревнованиями по крикету и регби. Судя по всему, ни один из этих мальчиков в нашей школе никогда не учился – уж больно все они были чистенькие, ухоженные, хорошо одетые и, как ни странно, напрочь лишенные и прыщей, и прочих кожных дефектов, которые столь свойственны подросткам. Впрочем, будущих «клиентов» школы подобные картинки наверняка должно впечатлить – что, полагаю, как раз и входит в первоочередные планы Харрингтона.

Лично мне в качестве украшений всегда больше нравились школьные доски почета. Покрытые боевыми шрамами, они вывешены у нас в Нижнем и Среднем коридорах, и первые из них датированы 1885 годом (это, разумеется, год не основания школы, а всего лишь открытия нового здания). На каждой такой доске, прямо на ее темной дубовой поверхности, сусальным золотом написано имя одного из учеников «Сент-Освальдз», окончивших школу с отличием.

За долгие годы одни доски выцвели под воздействием солнечных лучей, другие покоробились из-за повышенной влажности и летней жары, и почти у всех лакированная поверхность покрыта сетью тончайших трещинок. Особенно заметны эти изменения на тех досках, что висели «лицом» к окну, и в результате стены школьных коридоров словно украшены неким шахматным рисунком из светлых и темных прямоугольников, где золотистый оттенок дерева сменяется янтарным или почти черным, словно пытаясь соответствовать смене времен года. Имена на некоторых досках, которым солнца доставалось больше других, выцвели до полной прозрачности, став практически бесплотными, и теперь различимы, только если направить на них яркий луч света. Но многие имена читаются столь же четко, как и в тот день, когда были написаны – согласно традиции, имена на досках почета всегда писал кто-то из тех учеников «sixth-form», которые специально изучают каллиграфию, и на обратной стороне доски довольно часто можно обнаружить подпись юного каллиграфа, сделанную на латыни.

J. Jordan, scripsit.

P. Jolly, scripsit.

Есть нечто грустное и одновременно удивительно живое в этих именах; в этих датах; в этих списках наград, внушавших такие надежды. Эти мальчики, умершие еще до того, как я появился на свет, словно обрели некое бессмертие благодаря надписи, сделанной на дубовой доске сусальным золотом; и каждая такая доска, каждое имя связывает нас с былой славой «Сент-Освальдз»; а за каждым шрамом на деревянной поверхности содержится некая увлекательная история. Школа перестала заказывать доски почета еще с тех пор, когда директорское кресло занял старый Шкуродёр Шейкшафт, но если подняться в Средний коридор, то там, напротив окна, в правом верхнем углу, еще можно отыскать доску с моим именем: Р. Х. Стрейтли. Надпись, правда, почти совсем выцвела: хорошо видны только три последние, нахально сияющие буквы, несколько затененные боковой планкой оконной рамы.

Так, во всяком случае, было до сегодняшнего дня. Но сегодня утром я на полпути в свой класс обнаружил в Нижнем коридоре Джимми Уатта, который, стоя на приставной лесенке, снимал со стены наши старые доски почета вместе со всеми их шрамами и историями.

– Извините, босс, – сказал он мне, – но таков приказ нового директора. А вместо досок мы повесим здесь большие цветные фотографии – для родителей, знаете ли.

Я был настолько ошеломлен, что у меня даже слов не нашлось. Места, где раньше висели доски, были окаймлены застарелой пылью, а внутри каждого такого прямоугольника виднелись куски стены, покрашенные в течение минувших десятилетий в самые разнообразные цвета: светло-голубой, стальной или тот странно-зеленый, который так любят в больницах. Ныне маляры предпочитают краски светлых оттенков – например, лепестков магнолии, – а деревянные панели и вовсе стараются закрасить коричневой краской, чтобы скрыть старые шрамы; но под досками почета стены никто никогда не красил, и теперь эти цветные прямоугольники выглядели невыразимо печально – словно некий ряд trompe – l’oeil^[64] окон на глухой стене.

– Значит, для родителей? – наконец сказал я. – Да на кой черт они родителям-то нужны? Эти доски почета принадлежат школе «Сент-Освальдз», и это вам не какая-то ерунда, которую можно запросто убрать, потому что некий убогий художник по интерьеру заявил, что они не в моде!

Джимми с убитым видом пробормотал:

– Извините, босс…