Другой Ленин

Вы не лезьте ко мне, боли и хвори
Головные и ножные,
Животные и спинные.
Отриньте, отзыньте,
Как неприятели заграничные.
Ты, голова моя — Ленин,
Ты, кровь моя — армия красная,
Спасите, сохраните меня
От всякой боли и хвори,
От всякой болезни и недуга…

Как видим, дело зашло даже дальше, чем предполагал Ленин: он ожидал только молебнов за свое здоровье, а люди принялись исцелять собственные хвори его святым именем…

Печать в те годы едко высмеивала случаи, когда почитание революционеров выливалось в привычную старую форму почитания икон: их портретами напутствовали красноармейцев, благословляли новобрачных и т. п. Но постепенно настроения менялись. В 1925 году журнал «Прожектор» напечатал снимок деревенской избы. В подписи к нему говорилось: «На нашей фотографии заснято убранство крестьянской избы, характерное для многих десятков тысяч. В первом углу избы еще старое довлеет над новым. Здесь еще ютятся иконы в то время, как левый угол украшен вождями нашей великой революции». Журнал уже примирился с тем, что портреты Ленина займут в душе крестьянина место икон. Любопытно, что ближе всего к иконам хозяин избы повесил портрет Ленина в гробу, а изображение живого Ильича — чуть подальше…

Удивительно, что почитали Ленина даже те крестьяне, которые хорошо знали его при жизни. «Та крестьянка (в Шушенском. — А.М.), на квартире которой он жил, — рассказывал Г. Кржижановский в 1924 году, — и до сих пор хранит его портрет в переднем углу, обвешанном полотенцами, как то делается для икон святых. Эта крестьянка, оказывается, весьма нерасположена к коммунистам, но вынуждена делать для В.И. исключение, ибо по образу его жизни он был, по ее мнению, поистине святым человеком».

Анекдот того времени: «Крестьянин заходит в сельскую лавку и просит:

— Продайте мне вожжей.

— Вождей? Вот, пожалуйста, есть товарищ Ленин, есть товарищ Троцкий. Вам кого?

— Да нет, мне не тех вожжей, которых вешают, а тех, которыми правят…»

Другой анекдот 20-х годов: «Получил рабочий за хорошую работу награду — портреты Ленина и Троцкого. Приходит в голую, пустую комнатку с тюфяком на полу и одним гвоздем в стене и размышляет: «Ленина повесить, а Троцкого поставить к стенке, или лучше повесить Троцкого, а к стенке — Ленина?».

Иногда домашние иконы и портреты начинали между собой форменную «войну». В 1923 году в печати описывался такой случай. Некий коммунист выступал с речью против религии. «Молодежь поставила ему упрек, что у него дома имеются иконы. Организатор молодежи, злой, вернувшись домой, сбросил и разбил иконы. Жена, разъяренная, бросилась к портретам Маркса, Ленина и пр. и разорвала их. Перемирие состоялось на том, что жена отказалась от икон, а муж от портретов Маркса, Ленина и др.».

Вот довольно типичные для тех лет частушки (из журнала «Красный ворон» за 1923 год) — характерное сочетание юмора и похвалы:

Мне не надо лимонада,
Не хочу я мармелада:
Открой, милый, портмонет —
Купи Ленина патрет.

«Ленин был враг всяких этикетов и чинности». По словам Крупской, Ленин «ненавидел до глубины души всякое мещанство, условность». Большевик Михаил Кедров вспоминал, как непринужденно Владимир Ильич повел себя в Учредительном собрании 1918 года: «Ильич тотчас по приходе примостился на покатых, покрытых ковром ступеньках, невдалеке от трибуны, и в таком положении остается до конца собрания… В наиболее интересные моменты, особенно во время речи выбранного председателем собрания Чернова, прерываемой почти на каждом слове шутливыми хоровыми репликами большевистских скамей, Ильич неудержимо хохочет. Ильич был враг всякого лицемерия, всяких этикетов и показной чинности». О том же случае писал и шведский журналист Отто Гримлунд: «Он сидел на лестнице, которая вела к трибуне. Полчаса просидел он так, в одиночестве, о чем-то размышляя. Никто ему не мешал». Порой Ленин закрывал глаза и, казалось, засыпал на этом красном ковре. Председатель Учредительного собрания правый эсер Виктор Чернов позднее возмущался его поведением — тем, как «разлегшись во всю длину и принимая вид уснувшего от скуки человека», Ленин демонстрировал свое неуважение к собранию.

Владимир Ильич не скрывал, что на заседании «Учредиловки» ему неинтересно. «А ведь скучно, — признался он. — Что-то старое витает тут».

Однако его поведение объяснялось, скорее всего, не неуважением, а обычной раскованностью. Во всяком случае, подобная же сценка повторилась летом 1921 года на III конгрессе Коминтерна. Слушая ораторов, Ленин тоже уселся на свое излюбленное местечко — на ступеньки трибуны. На коленях он держал бумаги, в которых делал записи, а размышляя, задумчиво покусывал свое «вечное перо».