Другой Ленин

Компания большевиков вышла на улицу, стала разбрасывать серпантин и конфетти. Ленин лихо заломил свою кепку на затылок. «Кое-кто принялся танцевать. Вдруг Владимир Ильич быстро, энергично схватив нас за руки, мгновенно образовал круг около нескольких девушек, одетых в маски, и мы запели, закружились, заплясали вокруг них. Те ответили песней и тоже стали танцевать. Круг наш увеличился, и в общем веселье мы неслись по улице гирляндой, окружая то одних, то других, увлекали всех на своем пути». Ленин был запевалой и заводилой в этой неистовой пляске. По обычаю карнавала большевики не выпускали девушек-из круга, пока те не соглашались с ними поцеловаться… «Всю ночь мы так проканителились на улице, — писал большевик Мартын Лядов. — Как хохотал Ильич, заразительно весело, и мы все чувствовали себя точно дети».

Пляшущих большевиков на женевской улице увидели их противники — меньшевики.

— Твердокаменные пошли! — острили они.

— Дорогу мягкотелым! — задиристо отвечали большевики.

«Если отдыхать, так отдыхать, — говорил Владимир Ильич. — Если дело делать, так уж делать». «Ленин умеет отдыхать, — отмечал Луначарский. — Он берет этот отдых, как какую-то ванну, во время его он ни о чем не хочет думать и целиком отдается праздности и, если только возможно, своему любимому веселью и смеху».

В. Молотов говорил о Ленине: «Он компанейский человек». Но, как видно, компанейство Ленина имело свои пределы. Владимир Ильич всегда возмущался, когда кто-то без разрешения вторгался в его уединение и отвлекал его от намеченных занятий. «Что у нас, праздники, что ли?» — сердился он в таких случаях. Впрочем, в этом он тоже следовал примеру Рахметова, который соблюдал «то же правило, что и в чтении, — не тратить времени над второстепенными делами и с второстепенными людьми, заниматься только капитальными, от которых уже и без него изменяются второстепенные дела и руководимые люди. Например, вне своего круга он знакомился только с людьми, имеющими влияние на других. Кто не был авторитетом для нескольких других людей, тот никакими способами не мог даже войти в разговор с ним. Он говорил: «Вы меня извините, мне некогда» — и отходил».

Владимир Ильич говорил: «Нельзя жить в доме, где все окна и двери никогда не запираются, постоянно открыты на улицу и всякий проходящий считает нужным посмотреть, что вы делаете. Я бы с ума сошел, если бы пришлось жить в коммуне, вроде той, что в 1902 году Мартов, Засулич и Алексеев организовали в Лондоне. Это больше, чем дом с открытыми окнами, это проходной двор. Мартов весь день мог быть на людях. Этого я никак не могу. Впрочем, Мартов вообще феномен. Он может одновременно писать, курить, есть и не переставать разговаривать хотя бы с десятком людей. Чернышевский правильно заметил: у каждого есть уголок жизни, куда никто никогда не должен залезать, и каждый должен иметь «особую комнату» только для себя одного».

«В игре Ленина нет элегантности». Во всех своих житейских увлечениях Ленин неизменно оставался самим собой: таким же азартным, увлеченным, настроенным на победу любой ценой. Максим Горький писал: «Азарт был свойством его натуры… Он умел с одинаковым увлечением играть в шахматы, рассматривать «Историю костюма», часами вести спор с товарищем, удить рыбу, ходить по каменным тропам Капри, раскаленным солнцем юга, любоваться золотыми цветами дрока и чумазыми ребятами рыбаков».

Н. Крупская вспоминала, что Владимир Ильич не пренебрегал и картежной игрой: садился с товарищами поиграть «в дураки», «расчетливо и с азартом играл». М. Горький: «Я знаю Ленина, когда он играл в карты в «тетку», любил игру и хохотал так, как умеет только он один». Социал-демократ Василий Десницкий: «Эта игра — винт наизнанку, в которой нужно не набирать взятки, а, наоборот, брать их как можно меньше, — забавляла Владимира Ильича. Он весело потирал руки, шутил, награждая Алексея Максимовича (Горького. — А.М.)и его партнера взятками…»

Шахматную игру Ленин воспринимал вполне серьезно, как ребенок или профессиональный шахматист. На одной из фотографий 1909 года он сошелся в шахматном поединке с Александром Богдановым. Вокруг каприйский пейзаж, все залито солнцем. Видно, что Ленин целиком погружен в игру, он придвинулся к доске, а его соперник напряженно вперил в нее взгляд. Возле игроков столпились зрители, среди которых и Горький. «Он азартно играл с Богдановым в шахматы, — продолжал Горький, — и, проигрывая, сердился, даже унывал, как-то по-детски. Замечательно: даже и это детское уныние, так же как его удивительный смех — не нарушали целостной слитности его характера». «При проигрыше, — писал большевик Сергей Багоцкий, — он добродушно признавал свое поражение и объяснял, в чем заключалась его основная ошибка, отдавая должное удачной комбинации противника».