Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

«Появилась дача (Переделкино) (в 1936 году), сначала летняя, потом (в 1956-м) и зимняя (неторопливо, эпически вещает Анна Ахматова о важнейших вехах в судьбе Пастернака, а речь не идет даже, как можно бы было понять из ее очерка, что были получены две дачи: летняя, а потом еще и зимняя, дело всего лишь было в том, что неотапливаемую, без внутреннего водопровода и санузлов дачу оборудовали за свой счет, усилиями Зины, отремонтировали до цивилизованного состояния, пригодного для зимнего проживания, все это значимо для Ахматовой). Там, в Подмосковии (то ли в Путивле, то ли в Перемышле, в некой былинной Подмос-ковии, одним словом), – встреча с ПРИРОДОЙ (слово

«природа» выделено Ахматовой, как нечто действительно новое и неожиданно значимое для Пастернака, как некий объект его интереса, в этом качестве ускользающий от взгляда исследователей, но только вот подмеченный проницательной Ахматовой; до сорока шести лет встретиться с природой не удавалось – он, правда, писал о ней много стихов, где-то он видел «утренники», когда ему «сводило челюсти» – до сдачи ему в аренду литфондовской дачи, но стихам Анна Андреевна не верит: в стихах ведь все поэты интересничают, для того и пишут. Чуковская: «По вашим стихам видно, что вы очень любите лебеду». – Ахматова: «Да, очень, очень». Оказалось, что она лебеду никогда не видела). Природа всю жизнь была его единственной полноправной музой (имеется в виду, что Зинаида Николаевна была музой по-луправной, формальной, но это вечный и схоластический досужий разговор, что первично – Зина или поэзия?), его тайной (бесконечные ахматовские явные всем, на показ, «тайны») собеседницей, его невестой и Возлюбленной, его Женой и Вдовой (здесь уж она просто отписывается по-ах-матовски – бессмысленно, незаинтересованно, ей кажется – красиво, ей кажется, что не заметят, что поет с чужих голосов. Написал Блок: «Русь моя, жена моя», ну и она напишет: «Дача моя, супружница моя». Еще добавит: «вдова» – выйдет и трагически, и оригинально)».

АХМАТОВА А.А. Собр. соч.: в 6 т. Т. 5. Стр. 153.

Жена – это земля, землевладение – брак, дача – это вроде проститутки. Наслаждаться природой, ничего не давая взамен, не беря на себя никаких обязательств, то есть не как с женой, а купив за деньги то, что может дать жена, не создав семьи, – зависимости друг от друга.

Жизнь просто на природе, гостем, не закрепив за собой дачевладения, – это как свободный любовный союз, тоже без обязательств, но и без покупки услуг любви. Дачевла-дение – проститутопользование. И сажание картошки на ней – это покупка для содержанки кухонного фартучка, как жене. Это род сексуальной игры: мог бы разбить фонтаны или грот, как вроде полагается на даче, – а сажаю картошку. Лев Толстой жил с природой, как с женой: насадил фруктовый сад, который давал реальный, жизненный доход, выкопал пруды, по дешевке прикупил башкирских земель, разводил лошадей и японских поросят, зависел от этого.

Ольга Ивинская – женщина типа «гейша». Если кто-то и был гейшей, то гейшей было что-то – его дача.

Они играли в Ясную Поляну, только поляны были меньше, хозяева – мельче, а из сути взяли только то, что ненавистно было неряженому хозяину – барство. «С Фадеевым были сложные отношения, но дружелюбные. Фадеев называл его Боренькой. Однажды они с Зиной уехали в Москву, а когда вернулись, то увидели десять яблонь, посаженных кем-то у них в саду. Они поразились: кто это посадил их? Потом работница рассказала, что яблони посадил садовник Фадеева – Фадеев ему велел. Боря был очень тронут».

ТАБИДЗЕ Н. Радуга на рассвете //Воспоминания о Борисе Пастернаке. Сост. Е.В. Пастернак, М.И. Фейнберг. Стр. 301.

В доме-музее Пастернака в Переделкине имя Ольги Ивинской под запретом. Зато мемориальный дух – об отсутствии которого сокрушаются многие наши музеи, возобновленные из разоренности с нуля, когда ложки подлинной нет – от этого достигает невиданной крепости.

А когда еще литературоведами становятся живые сыновья бывших живыми женщин…

Умирать, окруженному женой и детьми, – это одно, умирать, окруженному любовницей и ее детьми с любовниками, – это другое, уже в одном описании содержится насмешка. Поэтому такая смерть приходит не в Ясной Поляне и не на многовековой старости ферме на холмах Тосканы, а в казенном доме, в дачном кооперативе «Советский писатель». Он и кооператив-то был странный – взносы на постройки брали, а писателю (Пастернаку) могли объявить (объявляли, он все выполнял): в эту зиму просим выселиться с дачи, в ней разместим бригаду строительных рабочих, они будут работать в зимний период над дальнейшим благоустройством поселка. С природой, пожалуй, удавалось встретиться, лишь когда брел размокшей тропкой через чужой лес – они там, писатели, тогда и не знали, где их владения заканчиваются – или когда руку по локоть в рыхлую картофельную лунку запускал. Жизнь с природой и умирание с ней – это не переделкинские штучки.