«А первый Джейхерис был действительно мудрый король, - думал потом про себя лорд Эддард. – Начал с того, что объехал со своей женой все Семь Королевств, показал ей жизнь, как она есть. И Лионель, зараза, сечет фишку: можно сказать, сразу вышел в козырь и отобрал свои. Вот и мне так в свое время надо было, как они, с молодой женой попутешествовать, как ни устал я скитаться в гражданскую. И Роберту бы то же самое на пользу пошло – заказать, что ли, этому болтуну хронисту такую историю про нас обоих, а то он лепит, что ему в голову придет».
К неудовольствию Эддарда, верховный септон тоже провел свою жизнь в тепличной среде, где на неосторожное слово и несдержанное обещание только обижаются, а не лупят железным дрыном, и своей непоследовательностью лорда Эддарда огорчил. Почти неделю же впятером сидели над указом о двоеженцах, и так прикидывали, и эдак. Папаша Мендель нарисовал какую-то «демографическую пирамиду», ползал по ней носом, потом заключил, что, если без крупных войн обойдется, для восстановления баланса нужно указ вводить на сорок семь лет и семнадцать сотых. Эддард это в дни попытался перевести, чуть мозги себе не сломал – округлили до пятидесяти лет. Торос, человек смелый и самоотверженный, предложил возрастной ценз на второй брак ввести, сам же учил Арью с двадцати шагов стрелу стрелой расщеплять, и у самого теперь такие идеи. Забаллотировали, решили принимать потом, поправкой. Сэр Барристан, рыцарское сердце, всех растрогал балладой об Эйгоне, который женился на Висенье из чувства долга, а на Рейнис по любви, и предлагал, чтобы второй брак был только по любви, в память о благородном государе. Папаша Мендель и Вайсман выгнали три литра спирта и сами же его употребили, искали формулу любви. В закон записали: представать пред светлые королевские очи для получения разрешения и для определения наличия таковой на глазок, на Севере же ехать в Винтерфелл, чтобы поближе, – пусть два смутьяна, которые эту кашу заварили, сами ее и похлебают. И после таких трудов этому верховному септону, вилку ему в глаз, еще что-то не нравится!
- Церковь никак не может поддержать этот указ, лорд-десница, - замахал руками на Эддарда верховный септон, увидев указ о двоеженцах. – Я понимаю, что вы, увы, не принадлежите к чадам нашей церкви, но позвольте вам объяснить…
- Это мне позволь тебе напомнить, - оборвал его Эддард. – Я обещал убрать из города воробьев – их больше в городе нет. Ты же обещал мне благословить три указа. Сам сказал: «каких угодно», - тебя никто не пытал и за язык не тянул.
- Но это же совершенно несообразно с вероучением, - продолжал протестовать верховный септон. – Видите ли…
- Нет, ты сам меня послушай, - перебил лорд Эддард, снова вспомнив свою повстанческую молодость. – Когда первый Эйгон потребовал от верховного септона короны для обеих своих сестер, бывших Эйгону еще и женами, верховный септон подумал немного и объявил, что вера не станет противиться Эйгону и его сестрам, ибо Старица озарила перед септоном верный путь и поведала ему, штатской орясине, что драконы – это страшное дело, и всякий воспротивившийся будет сожжен, дом его будет обращен в руины, а Эйгон нассыт сверху на пепел. Ты приглядись-ка, не виднеется ли тебе в полумраке этого храма путеводная лампадка, пока я на этом месте бассейн не выстроил.
Верховный септон в страхе прикрыл глаза, и вместо Старицы ему привиделись добрые и душевные спутники на этапе до Стены, которые тоже горько упрекали его в непоследовательности. «Что ж ты, фраер, сдал назад? – с упреком пропел в голове септона хор уголовничков. – Не по масти я тебе…» Толстый и женоподобный верховный септон представил себе свою тюремную масть и тут же пообещал лорду Эддарду найти искусных толкователей священных текстов.
Лорд Эддард о толкователях не сильно беспокоился, но зато учел свои прошлые ошибки и зачитал указ со ступеней септы Бейлора, отгороженный от непредсказуемой толпы двумя рядами фаланги, выстроенными на нижних ступенях.
- Это совершенно невозможно, - попытался протестовать верховный септон, увидев кроме фаланги еще и неприметный взвод лучников у входа в септу и услышав, что кому великая септа, а кому господствующая высота. – Это святое место!
- Совершенно невозможно – это на ступенях твоей септы голову сложить, - разумно заметил Эддард, которого многому уже научила жизнь в коварной и опасной столице и который надел подходящий к случаю белый кавалерийский плащ с кровавым подбоем. – А фаланга – это веский богословский аргумент.
Испытание королевского указа на живых людях прошло неплохо: толпа шумела и гудела, ничем не швырялась и на фалангу не лезла, но и не расходилась.
- Выберите пятерых человек, - приказал Эддард, перекрывая командным голосом шум. – Их пропустят, - и через четверть часа фаланга лязгнула, пропустив пятерых простолюдинов.
- Как есть господам такая королевская милость, мы и за себя просить хотим, чтобы справедливость к нам тоже была, - в относительной тишине громко произнес стоящий справа кузнец.