- Ну вот, а ты спрашивал, зачем мне ехать в столицу, если я уже побывал на северной свадьбе в вашей богороще, - довольно спросил кривоносого его беспалый спутник. – Я же говорил тебе: «Вырви мне язык, но я должен это видеть!»
Возвращение в столицу и переход от нескольких лет боев и походов к придворной жизни прошел намного легче, чем Лионель его себе представлял: несмотря на войну, государственные дела в твердых руках лорда Эддарда были в лучшем состоянии, чем тогда, когда Лионель покидал столицу впервые. Сам лорд Эддард стал за прошедшие годы суше и строже, но был все так же молчалив, только иногда жаловался на вязкую жару, дураков и казнокрадов, один из которых, мастер над кораблями Ауран Уотерс, слезно умолял вернувшегося короля освободить его от должности и вернуть ко двору адмирала Станниса.
Коварный бастард Веларионов сначала обрадовался новой должности, намереваясь угнать несколько кораблей и уйти пиратствовать на Ступени, пока Станнис Баратеон воюет на севере, но за кораблями пришел старый капитан Редвин, а Эддард Старк заставил Уотерса строить новые. К новым кораблям Ауран Уотерс подобрал отпетых капитанов, решив пока работать на откатах и процентах с пиратских прибылей, но за кораблями на этот раз пришел вице-адмирал Давос Сиворт с сыновьями. Простые в обращении и толковые в морских делах Сиворты разогнали капитанов, набранных Уотерсом, и три дня таскали Уотерса по всем кораблям, где Давос семь раз грозил вздернуть его на рее, и спас казнокрада Уотерса только старший сын Давоса, Дейл, сообщивший отцу, что на таком говенном такелаже не повесишь даже этакую собаку.
Уотерс продал только что выстроенный на наворованные деньги дом, купил под присмотром Дейла нормальный такелаж, и взялся строить следующую партию кораблей, вознаграждаемый за труды угрозами прибывавших боевых капитанов протащить его, салагу, под килем, и усталыми словами лорда Эддарда «как же я вас всех, идиотов, ненавижу». Станнис же тем временем после окончания войны сам ушел на Ступени, поднял, как и обещал, черный флаг и с чувством большого удовлетворения брал на абордаж невольничьи корабли и протаскивал под килем их капитанов. Уйти в пираты Ауран Уотерс теперь и не мечтал, все равно Станнис догонит и потопит, и только хотел отделаться от необходимости строить и ремонтировать корабли, что он, хоть и из-под палки, но научился делать довольно неплохо.
А добил Аурона Уотерса визит вождя вольного народа Тормунда, в тулупе на голое тело из-за столичной жары. Тормунд приехал к Лионелю на свадьбу и заодно рассчитывал получить на всех своих людей валенки – если в Винтерфелле зима всегда близко, то за Стеной она прямо за углом. Тормунд долго искал в Королевской гавани снабженца, потрясая из-под тулупа набедренной повязкой и пугая своим видом вельможных дам, и наконец ему указали на мастера над кораблями, который уже давно по указанию боевых капитанов постоянно покупал такелаж, солонину, мореные бочки, гамаки, бушлаты и прочие нужные в морском обиходе вещи.
- Валенки, - коротко сказал Тормунд, бухнув на стол бумагу с королевской печатью, содержание которой он все равно не мог прочитать. – Король приказал. Много валенок.
- Столько дать не могу, - ответил несчастный мастер над кораблями, слабо представляя себе валенки вообще, а уж тем более четыре тысячи пар, на которые Лионель подмахнул боевому товарищу бумагу, - и Аурон Уотерс попытался использовать прием, хорошо действующий на неподготовленных просителей. – Такие вопросы просто так с кондачка не решаются. Зайдите на недельке.
- Я тебе все лицо обглодаю, - предупредил Тормунд. – Завтра же чтобы валенки.
Аурон Уотерс до завтра ждать не стал и уже вечером повалился королю в ноги.
- Пять лет, - коротко ответил Лионель, зная уже от капитанов, что Уотерс, если нагнать на него страха, расторопный и исполнительный. – По закону на королевской службе служат десять лет, а потом получают рыцарское звание. Тебе осталось пять. Дембель неизбежен, Уотерс, как восход солнца. И да, дай ему через три дня валенки. Завтра и послезавтра он все равно будет пьяный.
Свадьба в богороще Винтерфелла была тихой и простой. В северные святилища не принято вваливаться разряженной толпой, и чардрева слушают сердца, а не хоровое пение. В тишине, среди много превышающих его и ростом, и возрастом исполинских деревьев каждый вынужден взглянуть на себя, и древнее чардрево со строгим ликом и красными глазами на нем, казалось, не возражало, что они трое смотрят не на него, а друг на друга. Может, ему даже казалось забавным, что сестры поставили Лионеля напротив чардрева, словно привели его знакомиться. Все трое так ничего друг другу и не сказали, просто держались за руки, и Лионелю показалось, что красные глаза чардрева сказали ему «навсегда», и он услышал в этом не напоминание о долге, а обещание счастья.