Другой Путь

Товарищ Мягков – это огого какая величина. Он, правда, не из тех, чьи портреты на стену вешают, а из тех, кто у портретных за спиною стоит, в затылок дышит. Однако поважнее многих всенародно известных вождей будет. Да и не ради товарища Мягкова они с Панкрат Евтихьичем ездили, киселя хлебали. Подымай выше.

Было секретное совещание для своих. У Самого.

Там, в Кунцеве, у всех главных людей дачи, только у товарища Рогачова нет, потому что отказался, когда в кремлевском хозупре предлагали (такой уж человек, что с ним поделаешь). Поэтому он вроде как гостевал у товарища Мягкова, старого боевого друга еще по подпольной работе. После обеда пошли они вдвоем как бы погулять, ну и завернули на дачу к Самому, по-соседски, чайку попить. А там другие такие же собрались. Соседи. Не абы кто – только те, кому особое доверие. Другие же, тоже соседи, но кому знать незачем, так и остались в неведении. Как вдумаешься, кто среди них, в ближний круг не позванных, сердце замирает. Ни товарища Каменева там не было, ни товарища Зиновьева, ни товарищей Рыкова с Шляпниковым, ни даже – страшно сказать – архитектора исторических побед товарища Троцкого. Никто из этих великанов про чаепитие ведать не ведает, а Филя Бляхин, маленький человек, в курсе. Потому что он при товарище Рогачове, а товарищу Рогачову от Самого большущее доверие.

Правда, все оппозиционные, против кого собирались чай пить, уже не такие великие, как раньше. Троцкий больше не председатель Реввоенсовета, Зиновьев не председатель Коминтерна и Ленсовета, Каменев не руководитель пролетарской столицы, не начальник в Совете Труда и Обороны. Они по-прежнему вожди и титаны, чьими именами названы улицы и даже города, но улицы с городами и переименовать можно. Потому что нечего против настоящей власти переть. Для того и было секретное дачное совещание, чтобы объединенную оппозицию уже вконец сковырнуть, под плинтус загнать.

Пока Панкрат Евтихьевич с товарищем Мягковым у Самого решали тайные государственные вопросы, Филипп тоже сидел, чай пил – с ближними товарища Мягкова сотрудниками. Ни о чем лишнем не говорили – только о международном положении и новостях пролетарской культуры: о победе Чжан Цзолина над Го-Сунлином, о новом кинофильме «Броненосец Потемкин» и прочем подобном. О партийных делах или, упаси Христос, о своих начальниках – ни полслова. Филипп-то вообще больше слушал, головой кивал. Солидно себя держал.

По нынешнему положению дел товарищ Мягков к настоящей власти был ближе, чем товарищ Рогачов, потому что работал в самом ключевом отделе ЦК, организационном, а Панкрат Евтихьевич всего лишь поднимал социндустрию. Но это могло и перемениться, потому что Рогачов – фигура покрупнее Мягкова. Филипп давно уже потихоньку гнул свою линию: рано-де вам, Панкрат Евтихьич, себя строительством заводов и электростанций баловать. Фундамент рабоче-крестьянского государства толком еще не достроен. Товарищ Рогачов отмахивался, иногда и посылал к такой-сякой матери, но вода камень точит. А стаж партийный у нас побольше, чем у Мягкова, и заслуги перед партией поувесистей. Ничего, дайте срок. Будет и у нас кабинет в Кремле, не считая прочей чепухи вроде дачи с гаражом и личной охраны.

Когда товарищи Рогачов и Мягков вернулись, в одиннадцатом часу вечера, наглядно обозначилось, у кого из персонала какое положение. Начальник охраны и секретарша молча встали и вышли, остался только порученец Унтеров – пересел к стеночке, достал блокнот. И то сначала глазами спросил у хозяина, можно ли. А Филипп и усом не повел. Знал, что он Панкрат Евтихьевичу ни в каком разговоре не помеха. Остался где был, за столом. Тем более что большие люди сели поодаль, у натопленного камина, в креслах.

Тут-то самое главное и началось. Продолжился разговор, который шел у Самого. Очень скоро Бляхин ухватил смысл, разобрался – тем более, про это с товарищем Рогачовым было говорено не раз и не два.

Совещание, оказывается, было про то, как выбить из-под троцкистско-зиновьевско-каменевской оппозиции почву на местах. В центре-то, на недавнем партийном съезде им вломили по первое число, но во многих ячейках, особенно в армии, в профсоюзах, на производстве раскольники свои позиции сохранили. Рогачов с Мягковым перебирали разные города-губернии, поочередно. Несколько раз за время разговора посылали Унтерова то телеграмму отбить, то радиограмму послать (на даче был и телеграф свой, и даже радиостанция). Филипп же просто сидел, являл своим скромным присутствием, что он при товарищ Рогачове нужный человек, от которого секретов нет. И ждал, не подвернется ли случай пригодиться.

В конце концов дождался.

Товарищ Мягков говорит:

– Знаешь, Панкрат, что я тебе скажу. Оппозицию мы могли бы и проще придавить, безо всех этих дискуссий на местах, потому что от них разброд один и ругань. Но Он дальше глядит.