Другой путь. Часть первая

Все же я не сразу отошел от их владений. Слишком невесело выглядело то, что ожидало меня там, на берегу озера Ахнеярви, куда выходила эта лощина с наплывами мелкого камня и песка. Правда, озеро ярко блестело на солнце, но мой дом от этого не стоял прямее и зеленевший позади него в песчаных бороздах картофель не становился моим. Две тропинки подходили к моему дому, но и они соединяли его не бог весть с какими прекрасными местами, ибо одна из них вела в усадьбу Сайтури, а другая, прижимаемая к берегу озера его хлебами, шла в направлении дачи Муставаара.

Не очень торопясь покидать землю Ууно и Оскари, я присел на груду камней, выброшенных с их пашни. Эти камни тянулись узкой невысокой грядой вдоль всей нижней кромки их посевов, прилегающих к лощине. А от этой гряды, в свою очередь, отходили кверху в разных местах другие борозды из камней, разделявшие посевы на полосы. Летом все эти камни обыкновенно зарастали высокими сорными травами, а осенью и весной к ним добавлялись новые камни, выброшенные с пашни, которые тоже, в свою очередь, захлестывались каждое лето свежим бурьяном.

Камням на пашне не было видно конца. Каждая вспашка поднимала их на поверхность сотнями. Но упорные руки Ууно и Оскари продолжали их выбрасывать и выбрасывать на межи, которые все росли и росли вверх, давая возле себя приют репью, чертополоху, иван-чаю, лопуху, ромашке, землянике и разным другим цветам и травам, не просящим у человека удобных и возделанных мест для своей кратковременной жизни. И надо сказать, что теперь пашни Ууно и Оскари стали гораздо чище, чем были во времена их отцов.

Я присел на эти слежавшиеся, обмытые дождями и пригретые солнцем камни, среди благоухания цветущего сорняка и земляники. А вызванная из земли трудом и потом Ууно и Оскари высокая рожь заколыхала над моей головой зелеными еще колосьями. И, срывая справа и слева от себя приткнувшиеся к подножию каменной гряды спелые ягоды земляники, я подумал о том, что и у меня получилось бы поле не хуже, пусть даже на тех камнях и песке, что окружали мой дом. Ведь сумели же руки моих родителей сделать плодоносящим песок, на котором сейчас росла картошка Арви. Так неужели же я не сумею заставить родить мне хлеб и овощи всю остальную голую почву в этой части лощины? Важно только, чтобы она стала моей, эта почва, состоявшая из песка и камней с редкими кустиками ивы, которые ведь сумели же как-то вцепиться в нее своими корнями. Важно, чтобы она стала моей. Вот в чем было все дело.

Об этом я и намекнул Арви Сайтури, когда завел с ним разговор о работе, и, к великой радости, не услыхал в ответ возражения. Но с работой не все сразу определилось, потому что у него опять жили два работника, и на этот раз оба молодые и крепкие парни, с которыми ему, как видно, не очень хотелось расставаться. И, конечно, он сравнивал меня с ними в то время, когда оглядывал меня внимательно с головы до ног, сохраняя на своем сухощавом бритом лице такое выражение, словно ему в глаза бил яркий свет. И сравнение это, может быть, пошло не в мою пользу. Но время было летнее, когда работы хватало всем, и на следующий день я уже выезжал с косилкой на клеверное поле.

До конца недели все шло гладко, и я уже начал подумывать о письме на остров к Хаапалайнену, чтобы посоветовать ему не ждать меня целый месяц, а брать без промедления другого плотника. Питался я пока на общей кухне, вместе с работниками и работницами, но спал в своем домике, мечтая о том времени, когда заменю его новым, который укроет меня под своей крышей до конца моих дней. Это была единственная точка на земном шаре, на которую я как будто имел еще какое-то право, и я хотел удержать за собой эту точку, готовый ради нее терпеть не совсем приятное соседство двух дач, стоявших невдалеке от меня на том же берегу озера. Но пока что обе они пустовали, и, радуясь этому, я ждал воскресенья, чтобы сходить к Орвокки Турунен за вещами.

Но в субботу вечером дача Муставаара ожила, засверкав яркими огнями через все свои окна, и до глубокой ночи оттуда доносились веселые возгласы и смех. Я вышел из хижины и прислушался. Да, это были они. Я прошел немного по краю берега в их сторону и постоял неподвижно среди ночного полумрака. Помимо голосов Рикхарда Муставаара и Гуннара Линдблума, мне послышался еще чей-то низкий спокойный бас. А в голоса Уллы и Айли вплетался третий женский голос, такой же веселый и молодой.

Заснул я не сразу после этого от разных мыслей, но утром не изменил своего решения идти к Орвокки. Черт с ними обоими! Что мне теперь до нее или до него? У меня свой дом, своя жизнь. Пусть попробует он в нее опять сунуться! Получит от меня полную плату сразу и за старое и за новое.