Другой путь. Часть первая

— Во мне можете не сомневаться. Вы видите перед собой человека, который не курит и не пьет. А если выпьет иногда, то совсем немного — какие-нибудь две-три рюмки, и то в компании, где угощает кто-нибудь другой. В одиночку я не пью. В одиночку пить неинтересно и, кроме того, самому надо платить. Всегда интереснее пить в компании, а главное — выгоднее, потому что платить должен тот, кто угощает. А я никогда первый не берусь угощать, потому что сам не пью. В компании можно пить, не считая рюмок и не глядя на их размеры. И стоит это дешевле, а чаще совсем ничего не стоит, как я уже сказал. Все, что у других идет на вино и табак, у меня остается в кармане. И здоровье сохраняется. Если бы я курил, то не выглядел бы таким молодым, а был бы весь прокуренный и сморщенный, с желтыми зубами. А у меня рот чистый и зубы в порядке. Был один плохой, но его починили бесплатно на прошлой неделе в районной поликлинике.

Пока я говорил это, ее глаза, смотрящие мне в лицо, были широко раскрыты. И брови, уйдя от них слегка вверх, тоже не опускались назад. Наоборот, они даже как будто стремились подняться еще выше, а глаза силились раскрыться еще шире, особенно в тот момент, когда я заговорил о выпивке и табаке. Так мне по крайней мере показалось. Но им уже некуда было раскрываться больше, ее глазам. И брови ее тоже не могли подняться выше, хотя бы и желали.

Они были очень густые, ее брови, сильно расширяясь в направлении переносицы, где они как бы готовились в недалеком времени соединиться и срастись. И оттого, что их цвет был темнее цвета ее темно-карих глаз и ресницы тоже были темнее, выглядело все это вместе очень красиво. И я еще раз порадовался про себя тому, что так хорошо все у меня совпало: и женщина оказалась не из последних, и в жизни намечался поворот.

Но я что-то очень уж длинно разболтался о выпивке и табаке. Пусть женщина любит, чтобы ей в таких случаях было сказано как можно больше слов, но нельзя же было трещать без конца, подобно сороке. Пора было выкладывать главное. И я выложил его очень ловко, сказав примерно так:

— Заработок мой здесь — около двух тысяч рублей в месяц. На книжку положена тысяча. Мало, конечно, я понимаю. Но это только начало. Это за те первые три месяца, что я у вас живу в России. Не успел больше — что ж делать? Были кое-какие покупки: пальто, туфли. Была отделка комнаты. Но дальше я полагаю откладывать не меньше как по тысяче в месяц, чтобы было с чем ехать в Финляндию. Вот и все, что я хотел вам сказать, простите за щепетильность. Думаю, что не каждый день попадаются женщинам такие женихи, да еще пожилым женщинам. Но об этом не будем говорить. Я хвалиться и не собираюсь и, если уж иду на это, значит, считаю, что другая сторона тоже кое-чего заслуживает.

Сказав это, я сделал к ней еще один, последний шаг и оказался совсем рядом, почти вплотную к ее правому боку. Она все еще не могла вымолвить ни одного слова по причине, вполне мне понятной, и продолжала стоять на том же месте вплотную к столу и лицом ко мне. Приходилось поэтому мне одному заканчивать весь этот затянувшийся разговор. И я закончил его, сказав напоследок:

— Я вижу, мы договорились? Так? Это очень хорошо.

И тут я решил, что, пожалуй, хватит слов. В конце концов каждая женщина понимает лучше всего только один язык, а тем более — вдова. И, применяя этот язык, я обнял ее так, что моя правая рука пришлась ей под грудь, а левая подхватила ее затылок под узлом темных волос. И, держа так свои руки, я поцеловал ее прямо в губы.

Да, это были настоящие женские губы, мягкие, упругие и горячие. И к ним было очень приятно приложиться.

Недаром я еще в первую встречу с ней обратил внимание на их свежий цвет и полноту.

Но кончилось это все как-то неожиданно и не совсем понятно. Она резко отклонилась от меня вдоль края стола, вырвавшись из моих рук, и вдруг ударила меня с размаху своей левой ладонью по моей правой щеке.

В первый момент я было подумал, что вышла какая-нибудь нечаянность. Но нет. Удар был слишком тяжелый и меткий, чтобы сойти за нечаянный. Удар был такой увесистый, что мне пришлось сделать два шага в сторону от стола, чтобы устоять на ногах.

И оттого, что пальцы ее достали также до моего уха, внутри его поднялся звон, словно туда запихнули пароходную сирену. Такой свирепый звон едва ли появился бы сам собой из-за какой-нибудь нечаянности. И, кроме того, глаза ее слишком ясно показывали, что ничего нечаянного тут не было и что она просто-напросто треснула меня по морде и, кажется, собиралась треснуть еще раз.