Дом получился немного меньше, чем у Муставаара, но с таким же мезонином, верандой и балконом, смотревшим в сторону Ахнеярви. К осени его уже стали подводить под крышу. К этому же времени на своей даче появился Рикхард Муставаара. Айли первая его заметила. Она шла к озеру стирать белье, когда он прошел поблизости и очень учтиво ей поклонился. Она сказала мне вечером:
— Какой красивый мужчина!
Я ответил:
— Это же русский.
Но она повторила:
— Очень красивый мужчина. И какой галантный!
Тогда я сказал:
— Он пел когда-то в том самом ресторане, где мы с тобой были.
Я думал, что она после этих слов сразу проникнется к нему презрением, но она воскликнула:
— Пел! Так он еще и поет? О, как это романтично! Такой интересный и еще поет! А он хорошо поет?
Пришлось ответить, что да, хорошо, и после этого в ее красивых серых глазах зажглось еще больше интереса к русской даче. А однажды он сам заглянул к нам во время обеда. В тот день моросил дождь, и он отряхнул свою шляпу в сенях, а в комнату вошел, держа шляпу в руке. Он кивнул мне от дверей, а ей поцеловал руку, отчего она вся вспыхнула. И, глядя на нее своими черными глазами, он сказал не совсем чисто по-фински:
— Я прошу вас простить меня, нейти[19]
, но непреодолимое желание увидеть моего старого друга…Тут он еще раз дал своему лицу легкий поворот в мою сторону. А она торопливо заговорила, показывая ему свои белые зубы:
— О, пожалуйста! Мы очень рады. Такая честь… Разденьтесь, пожалуйста.
И она сделал мне глазами знак, чтобы я принял от него пальто. Пришлось выбираться из-за стола. Однако он не пожелал раздеваться, и я остался торчать, как дурак, позади его спины. Одетый в черное драповое пальто с расширенными плечами, он возвышался надо мной, словно гора, совсем подавляя меня своими размерами. Определив по ее ответу и поведению, как с ней можно разговаривать, он продолжал:
— Кстати, пришел выразить ему свое восхищение. Ведь мы с ним однокашниками были. Руллу вместе по дорогам гоняли, не так ли? — Тут он сделал вид, что оглядывается в мою сторону. Но где уж ему было увидеть меня с такой высоты! Он только сделал вид, что хочет оглянуться, а сам лишь дернул слегка подбородком к плечу и продолжал говорить, смущая ее своими крупными глазами, полными черноты и блеска. — Да. Не могу не выразить ему своего безмерного восхищения и даже зависти. От чистого сердца это говорю, смею вас уверить. Вкус у него есть, у моего дорогого Акселя. В этом ему нельзя отказать, с чем его и поздравляю.
Я немного выдвинулся из-за его спины, приподнявшись на цыпочки возле плиты, чтобы сделаться заметнее. Как-никак я был хозяин в этой комнате. А он еще поговорил немного в том же роде, сдерживая сколько мог размах своих многоопытных губ, для которых тут не требовалось особенно тонких и извилистых движений. И под конец он сказал:
— Ну-с, не смея долее нарушать божественной гармонии двух любящих сердец, считаю нужным откланяться. Да пребудут мир и счастье у этого очага. Надеюсь, что в новом доме вы не прогоните от своего порога вашего недостойного соседа?
Говоря это, он еще раз поцеловал руку Айли и в мою сторону тоже качнул слегка шляпой, не удостаивая меня, однако, своим взглядом, который он продолжал вперять в Айли, вкладывая в него при этом какое-то особенное значение. А она краснела от этого взгляда, не зная, что ему говорить. Да, он все еще был красив, хотя и поизносился немного. Слабый свет осеннего дня скрадывал неровности его расплывшихся губ и морщины у глаз. А дождь, увлажнив слегка кожу его лица, прибавил ей свежести.
Откланявшись, он вышел на двор, и мы вышли за ним. Там его дожидалась легковая машина Линдблума, из которой выглядывали Гуннар и Улла. Когда он уселся внутрь и Гуннар, сидевший за рулем, тронул машину, белокурая круглолицая Улла помахала приветливо моей Айли. И хотя они совсем не были знакомы, моя Айли тоже с готовностью помахала ей вслед.
17
Но я не собираюсь даже упоминать вам о Муставаара. На черта он вам? Я и сам был бы рад выкинуть из головы всякую память о нем и не знаю, почему он вдруг вспомнился мне теперь. Чей он человек и кому нужен был на этой земле — вот что мне хотелось бы знать.
Он и тогда опять очень скоро уехал, этот Муставаара, в какие-то заморские края, где у него были, кажется, жена и дети, и только один раз он мне еще встретился перед отъездом. Я в это время закладывал на ночь в ригу для просушки очередную партию снопов ржи, которую мне предстояло молотить и веять с трех часов следующего дня. А он проходил через гумно в темно-зеленой охотничьей куртке и высоких сапогах, с ружьем через плечо. Он в тот день охотился вместо с Арви за озером и теперь шел от Арви к себе на дачу. Видно было, что он изрядно угостился у Арви, потому что лицо его было красное, а изо рта пахнуло вином, когда он уселся на пороге напротив огня, разведенного из крупных поленьев в печи риги, и сказал мне по-русски:
— Здорово, чухна!