Петро провел нас в какой-то боковой проулок и там толкнул калитку. Я осмотрелся, запоминая на всякий случай обратную дорогу к скамейке, откуда мне предстояло продолжать свой путь на север. Мы пересекли двор и вошли внутрь низенького домика, в котором еще не зажгли огней. В ноздри мне ударил вкусный запах мясной пищи, заставив меня проглотить слюну. В сумерках трудно было разглядеть что-либо, но комната казалась просторной, только под ногами не чувствовалось твердых деревянных половиц. В другой комнате, еще более просторной, напротив окна сидел усатый человек и, кажется, переобувался. Петро сказал:
— Эге ж! Сам хозяин дома. Привет, Савелий! А я квартирантов тебе привел на ночь. Не возражаешь?
Тот не возразил, но проворчал недовольно, не переставая переобуваться:
— Это по какому же случаю?
— Да очень просто. Очередь. На прошлой неделе, если помнишь, один проезжий с лошадью у Омельки ночевал. А сегодня вот и до тебя добрались.
— А почему бы им в дом для приезжающих не пойти?
— Не желают. Говорят, не нравится там. Сердечности той нет, что в частном доме. Вот я думал-думал, где бы для них сердечности найти, да к тебе и привел.
Эти слова как будто польстили хозяину, и он сказал, вставая:
— Ну, коли так, милости просим. Проходите, что ж стоять. В ногах правды нет. Присаживайтесь.
Но Петро сказал:
— Я у тебя только одного оставлю.
— Как хочешь. Тебе виднее. А которого?
— Да хотя бы этого.
Петро кивнул на молодого парня.
— А видкиля вин?
На этот вопрос ответил сам парень:
— Из Рогунова я сам. А был на совещании садоводов в Хоперовке.
Хозяин обрадовался:
— О це дило! Мне такого и треба! Расскажешь, что там хорошего було. Я сам думал туда съездить, да не успел.
Петро сказал парню:
— Ну вот и устроился. Наслаждайся сердечностью. Бывайте здоровы. А мы с вами тут по соседству зайдем.
Он кивнул мне на дверь, и мы вышли на улицу, где уже горели фонари. Идя со мной к следующему дому, он спросил:
— А вы откуда будете?
И тут я решил поставить все сразу на место, чтобы спокойно продолжать свой последний путь в глубину их нескончаемых степей. Я ответил:
— Из Финляндии. Но не из той Финляндии, которая называется у вас Карело-Финская Республика, а из той, которая воевала с вами. И я тоже воевал с вами. И даже стрелял.
Я хотел было добавить еще про лагеря, в которых томились русские, но подумал, что и без этого вполне хватит для немедленного изгнания меня из этого селения. Петро остановился, глядя на меня сверху вниз, и в его черных глазах отразилось изумление. Выслушав меня, он спросил:
— Документы при вас есть?
Я показал ему все свои документы. Рассмотрев их внимательно при свете электрической лампочки, свисающей со столба, он усмехнулся и сказал:
— Что вы мне голову морочите? «Воевал, стрелял». Вы же у нас в Ленинграде живете. А если вас пустили жить в Ленинград, значит, вы того заслуживаете. Но вот сюда вы как попали?
Что я мог на это ответить? Рассказывать все было бы слишком долго. Да и что именно «все»? Я уже и сам не помнил, что входило в это «все». Поэтому я ответил:
— Так. Хожу, смотрю. Хочу знать, как вы, русские, живете.
Он одобрительно кивнул:
— Хорошее дело. Давно бы так следовало, вместо того чтобы воевать и стрелять. Вот ваши бумаги. А паспорт я вам утром верну.
Я не стал возражать, помня, что он был представителем местной власти. А он привел меня в соседний домик, где тоже очень вкусно пахло мясным. Внутри горел электрический свет. Но пол в первой комнате тоже был земляной. Теперь я это ясно увидел. Две женщины находились в первой комнате, устроившись за огромным столом. Одна сидела за швейной машинкой, другая гладила белье. Из боковой комнаты выглянули две маленькие девочки и мальчик лет двенадцати. Петро поздоровался, осмотрелся и спросил:
— А хозяин?
Сидевшая за швейной машинкой молодая женщина сказала:
— Нема его, скоро буде. Посидьте.
Петро сказал:
— Некогда мне. Человека вот я вам привел переночевать. В порядке очередности. Одного к Баранченко Савелию поставил, а второго вам, если не возражаете. Он из Финляндии. Интересуется нашей жизнью. С документами у него все в порядке. Паспорт у меня. Утром занесу. Так и скажите Грицку. А если он не согласен, пусть мальчонку пришлет сказать. Я к другому поставлю или к себе возьму.
Старшая женщина сказала:
— Да чего там несогласный? Нехай ночуют. Куды воны пидуть, на ночь глядя? До хаты для приезжающих три километра. А вы як до нас добирались: пешком чи автобусом?
Я ответил:
— Пешком.
Старшая женщина произнесла с сочувствием:
— От то ж. И скильки ж вы прошли? Видкиля сегодня?
Опять все взглянули на меня. Я понял вопрос и ответил:
— От станции Задолье.
— Ось бачишь? Да вы сидайте, добрый чоловиче. З'aраз сын приде — вечерять будем.
Она указала мне на стул у окна. Я сказал «спасибо» и сел. Петро с довольным видом тряхнул головой:
— Значит, устроились? Итак, до завтра, хозяюшки!
— Добре.