Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Я не стал пытаться разгадывать их тайну. Где там было их найти, в этом дремучем ржаном лесу. Я вышел из оврага и, огибая рожь, поднялся по склону холма повыше, чтобы успеть осмотреться, пока еще не совсем стемнело. Забрел я, кажется, далеко, но место узнал. Неподалеку от меня оказался уже знакомый мне застывший в неподвижности ветряк, а чуть подальше — знакомое гумно.

Там уже горела лампочка, освещая механизмы, которые местный изобретатель вечерами и ночами исправлял на свой лад, не требуя за это платы. Но я не стал на этот раз мешать ему убивать бесплатно свое здоровье. Я подошел поближе только для того, чтобы спуститься по знакомой тропинке на знакомую дорогу. Попутно я все же кинул туда взгляд. Оказывается, это был не изобретатель. Это был парторг. Но он там ничего не мастерил. Он просто так сидел и смотрел на то, что было сделано. Временами он вставал, ощупывал сделанное, как бы пытаясь проникнуть в намерения изобретателя, а потом снова сидел и думал, дымя папиросой.

Я спустился по тропинке к дороге и по ней пришел в Корнево. Время позволяло мне также поужинать перед дальней дорогой. И я зашел поужинать. Завидев меня, старшая хозяйка пришла со двора и стала собирать на стол. Так удобно это было для меня устроено. Я мог не говорить ни слова — только зайти. И хозяйка, тоже не говоря ни слова, принималась меня кормить.

А устроил это парторг. Тот самый, что сидел в это время там, на гумне, вникая в хитрости механизмов, не для него купленных и не для него переделанных. Такая уж у него была должность, чтобы во все вникать, все близко принимать к сердцу: и людские дела, и колхозные, и государственные, и международные. Денег ему на этой должности не платили. Он даром ее выполнял. И если бы его не избрали на эту должность, он все равно бы ее выполнял, потому что она, как видно, и без того сидела в нем. А люди знали, что она сидела в нем, эта должность, и потому избрали. Его избрали, а не назначили. Назначить на такую должность нельзя. Назначая, можно ошибиться, как это уже случалось у них с теми руководителями по сельскому хозяйству, о которых я читал в их газетах. Тех руководителей не сельское хозяйство заботило, а совсем другое. Вырастало там что-нибудь на земле, которую им поручили, или нет — это их мало трогало. Их трогала необходимость показать, что с каждым годом они идут вперед. А показать это могли цифры. И они писали: «В прошлом году мы вырастили сто, а в этом году двести». Вот что спешили они сообщить скорее тем, кто их назначил, чтобы их не сняли с этого назначения, где они получали, надо думать, хорошие деньги. И за плотным забором цифр не всякий умудрялся разглядеть, что в прошлом году они вырастили сто мешков картофеля, а в этом году — двести картофелин.

Мой парторг не был назначен. Это было видно по всему. Его избрали. Назначает власть, избирает народ. А народ никогда не ошибается, потому что он из своих недр избирает, где ему виднее, кто и чем наполнен. Он знает, что на должность парторга, например, нужны не только трудолюбивые руки и хороший ум, но главным образом — большое сердце, и в соответствии с этим избирает. Да, парторг — это, пожалуй, хорошо было у них придумано. Не говоря уж обо всем прочем, это его забота окружала меня все три дня, что я провел в их колхозе.

К ужину были приготовлены пирожки с рисом и куриный бульон, а на второе — жареная рыба. Напоследок я выпил два стакана чая с лимоном. Лимон хозяйка тут же сорвала с кустика, который рос у нее в горшке на окне. Она сказала, что лимоны вызревают у них в течение всего года то в одном горшке, то в другом. Пока я этому удивлялся, разглядывая на подоконниках молодые деревца лимона, она успела выйти во двор, где ее ждали незаконченные дела.

И опять я не успел с ней попрощаться. Но медлить было нельзя, и я отправился на пристань, торопясь на теплоход, идущий в десять часов вечера в город Горький, откуда поезд готовился доставить меня к моей женщине, изнывающей там, под Ленинградом, в томительной тоске по мне.

Проходя мимо двухэтажного здания библиотеки, я заметил, что свет горел не только в его верхних окнах, но и в нижних. Значит, и там что-то у них делалось в дополнение к тому, чем жил верхний этаж. Вход в нижний этаж был отдельный, с противоположной стороны дома. Как раз в этот момент мимо меня туда пробежали две девочки. И одна из них была в короткой синей юбке и белой блузке. Я узнал ее. Это была та самая, которая осудила мои финские сказки. Я даже не успел тогда ей как следует ответить, чтобы оставить последнее слово за собой. А надо было ответить. Не стоило давать ей повод зазнаваться с этих лет. Они пробежали мимо меня, пересекая улицу, и вошли в нижний этаж.