Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Я взглянул на него — и клецка выпала у меня из ложки обратно в суп. Нет, это был не Иван, конечно. От Ивана мне бы не было спасения. Но это был один из миллионного легиона двухметровых, о которых мне по секрету сказал Ермил. И пусть ему тоже недоставало до нормы сантиметров трех-четырех, но ширина плеч и громадность кистей рук доказывали, что он состоял именно там, где им изо дня в день разъясняли, как они должны будут ринуться на маленькую Суоми. И не ринулся он на меня только потому, что не получил еще такого приказа. Он даже сделал вид, что не узнал во мне свою будущую жертву. Сказав мне глухим басом: «Привет!» — он уселся на краю скамейки рядом с парнем в лыжных штанах, а чтобы рассеять мои подозрения, стал украдкой поглядывать на девушку, которая незадолго перед этим пела внутри фургона. Конечно, она была красивее девушки в черном комбинезоне и не так перепачкана, но я — то понял его хитрость. Не так-то просто было мне втереть очки.

Вот красивая девушка встала, отказавшись от своей доли гречневой каши, и повернулась к нам спиной, расправляя подол платья. Сняв затем с головы косынку, она встряхнула своими черными волосами, рассыпая их вокруг головы, и неторопливо перешла на другую половину палатки, где теснились три женские постели на раскладных алюминиевых койках. Взгляд молчаливого двухметрового легионера немедленно устремился ей вслед. Но он мог бы и не хитрить передо мной. Кого он думал провести своей хитростью? Я сразу раскусил всю его подноготную, и напрасно он пытался утаить от меня шило в мешке. Весь он был виден мне насквозь, ибо у кого короста, тот и чешется, а сухая ложка рот дерет.

Другой парень, проследив за его взглядом, лукаво подмигнул девушке в черном комбинезоне, пытаясь таким способом намекнуть на нечто весьма далекое от сути. Но даже эта попытка сбить меня с толку не удалась. И ты, Юсси, можешь быть спокоен. Я видел то, что надо было видеть, а не то, что виделось глазами само.

Покончив с тарелкой гречневой каши, в которую была намешана жаренная с луком баранина, я выпил кружку чая с белым хлебом и отправился к своей постели. Подстилка была из твердого холста, сложенного вдвое. Я вложил в нее аккуратно растянутые брюки, вынув из карманов мыльницу и бритвенный прибор. Пиджак, рубашку, галстук и туфли с носками я положил рядом на сено и осторожно, чтобы не повредить брюки, забрался под одеяло.

В палатке тоже скоро все угомонились. Девушка в черном комбинезоне, выходя оттуда, сказала красивой девушке:

— Кончился твой простой. Теперь опять можешь по две нормы выгонять.

Та ответила с грустью:

— Упущенного-то уж не вернешь.

Но девушка в черном комбинезоне возразила:

— А твоя, что ль, вина? Это тебе в укор никак не зачтется. Завтра начнешь пахать — завтра и счет наново пойдет.

Они помолчали немного, прислушиваясь к далекому стрекотанию трактора, и красивая девушка сказала с усмешкой:

— А Колька-то как разошелся! Никак на всю ночь наладил?

Другая согласилась:

— Да, уж он такой! Его только раздразни! Всю славу один забрать задумал.

Она вышла из палатки и при свете фонарика занялась вторым трактором. А двухметровый легионер налил тем временем в рукомойник полведра воды и, сняв потную рубаху, вымылся до пояса. После этого он посидел немного на ступеньках фургона, накинув на свои широченные плечи пиджак, и покурил. Взгляд его при этом не отрывался от входа в палатку, словно выжидая, не выйдет ли оттуда еще раз черноволосая девушка. Все еще надеясь ввести меня в заблуждение, он этим наивным способом хотел заставить меня поверить, что никакого отношения к страшному легиону он не имеет.

Выкурив папиросу, он поднялся внутрь фургона, и скоро оттуда раздался его богатырский храп, от которого задрожал фургон. К его храпу прибавился вдруг еще какой-то писк. Услыхав его, парень в лыжных штанах вбежал внутрь фургона и сказал там кому-то:

— Да, да! Ока слушает! Ока слушает! Перехожу на прием. — Помолчав немного, он сказал: — Ничего, двигаемся помалу. А у вас как? Перехожу на прием. — Помолчав еще немного, он сказал: — Ого! Ну, я надеюсь, и мы не уступим. Цыплят по осени считают. Прием! — И после недолгого молчания он добавил опять: — Да, была заминка. Исправили. Завтра выйдут все. С горючим пока ничего, а там боюсь сказать. Пожалуй, что и добавить придется. Все живы-здоровы, чего и вам желаем. Пока. Спокойной ночи. Прием. Спокойной ночи.