Второй парень тоже заснул внутри фургона. И только девушка в черном комбинезоне продолжала копаться возле обоих тракторов. Она заправила их бензином и маслом, проверила работу моторов, долила водой радиаторы. И когда она, покончив с этим, разогнула спину, вытирая руки тряпкой, с поля вернулся наконец третий трактор. Конечно, водитель этого трактора, проработавший без отдыха весь день до полуночи, должен был с трудом сойти на землю и прохрипеть замирающим голосом: «Доведи меня до постели и дай умереть спокойно». Но вместо этого на всю холмистую равнину загремел такой раскатистый молодецкий голос, как будто обладатель его проспал беспробудно целую неделю и теперь не знал, куда девать избыток накопленных за время сна и распирающих его изнутри сил:
— Держись теперь, хвастуны из «Перевала»! Черта с два мы в этом году вам уступим! Праздник будет на нашей улице. Я, знаешь, поднял там, за широким логом, не только тот песчаный скат, намеченный под картофель, но и кочкарника отхватил гектара три в низинке. Председатель говорил, что там замечательный мог бы уродиться лен. Так пусть получает свой лен, Я уверен, что мы со Степкой поднимем для них с полсотни новых гектаров одной только залежи и целины, не считая основной распашки. Он вернулся раньше потому, что у него горючее было на исходе. Он сказал?
Девушка ответила:
— Нет. Да разве он скажет!
— Ну и правильно. Чего ж зря языком-то трепать. Сколько у него?
— Тридцать семь.
— А у меня сорок один. Дела идут в гору. Нам теперь и авария эта нипочем. Ты меня в пять разбуди, ладно? Только не вздумай пожалеть, как прошлый раз. Успеем еще выспаться. Итак, ровно в пять и ни минутой позже ты подходишь ко мне и окатываешь из ведра водой. Запомнила? Повтори!
— Да ладно уж…
— Молодец! Так ты до пяти заправь, ладно? И муфту сцепления проверь. За остальное я спокоен. — И далее он сказал, уже понизив голос: — У тебя на лице бывает ли хоть когда свободное от мазута место, Марусенька? Ведь прямо поцеловать некуда!
Свободными от мазута оказались, должно быть, ее губы, потому что поцелуй получился особенно звонкий.
Я повернулся на другой бок, стараясь понять про себя — чем они здесь заняты, на этой точке? Они работают или что? Судя по их разговору, они развлекаются какими-то состязаниями, в которых применяют свои тракторы. Но тогда чем они кормятся? Как выглядит у них та неизбежная для всякого человека работа, после которой они приходят домой усталые и голодные, подсчитывая в голове свой дневной заработок? И где они больше набираются сил: тут, на точке, во время ночного сна, или там, в поле, на тракторе? Ничего я не мог понять, потому что эта была Россия, новая, Советская Россия.
Самым разумным было, конечно, постараться заснуть, не утруждая себя напрасными вопросами. Но перед сном я должен был о чем-то там еще подумать, помня совет Ивана Петровича. О чем бы таком должен был я подумать? Ах, да! О пригодности русских к дружбе с финнами. Ну что ж. Если вы помогли их женщине пронести два километра тяжелую корзину, а потом еще протопили за нее плиту, то в награду за это они не считают нужным задавать вам вопросы и проверять ваши документы. Они даже кормят вас ужином. А двухметровые легионеры не торопятся прихлопнуть вас своей тяжелой пятерней, несмотря на полную подготовленность к такой операции, приобретенную ими в их страшном легионе.
Но где-то там, в глубине России, все еще таился и высматривал меня тот страшный Иван. От него я не мог ждать милости. Он высился там, над бескрайними своими просторами, следя глазами за всеми дорогами, где мне предстояло пройти. И кто мог бы спасти меня от его беспощадной руки? Только огромный Юсси Мурто мог бы послужить для меня каким-то заслоном, стоя на окраине севера. Но кто знает, о чем он думал, глядя на Ивана своими светлыми голубыми глазами? И, думая об этом, неведомом, он угрюмо говорил Ивану с вопросом в голосе: «Работа есть работа. Она была для человека неизбежным бременем и бременем останется. Такова природа человека, а природу не изменишь ничем». Но Иван отвечал ему беззаботно: «Ништо! Допускается и в природу вносить поправки». Юсси Мурто внимательно выслушивал его слова, но потом опять говорил свое: «Это у вас наигранное, придуманное для отвода глаз. А под прикрытием этого вы все равно тайно готовите для захвата мира легион двухметровых». И снова отвечал ему Иван: «Ништо! Развлекайтесь на здоровье этими бреднями. Заполняйте ими пустоту своей жизни. А время свое покажет! Время будет нашим главным судьей». И опять Юсси Мурто приводил ему какой-то свой упрямый довод, но я уже не слыхал его, уйдя наконец в глубокий сон.
22