Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Я поднялся по мраморным ступеням на залитую светом веранду и остановился у белоснежных колонн, отыскивая глазами главный вход. Навстречу мне вышла молодая женщина в белом халате, и я сказал ей:

— Мне нужно видеть Иванову Надежду Петровну.

Она помолчала, как бы припоминая, и ответила:

— У нас такой нет.

— Как нет! Она отдыхает здесь.

— Иванова Надежда Петровна? Нет. Ни одной Ивановой и ни одной Надежды Петровны у нас нет среди отдыхающих.

— Нет?

— Нет. И не было такой пока еще в этом году.

Ее не было. Две тысячи километров проделал я, чтобы узнать это. Без нее обходилось это царство сказки, И дворцы эти создавались не только для нее.

Спускаясь по лестнице вниз, я уже не увидел девочек. Они ушли. А может быть, это были не девочки, а маленькие феи? И они просто-напросто улетели, как улетела моя женщина, и теперь витали где-то здесь, над этими склонами гор. А где витала моя женщина? Она нигде не витала. Я знал, где она находилась. Петр назвал мне два места. И если в одном из них ее не оказалось, то, значит, искать ее надо было в другом. А находилась она в Крыму. Там недалеко от Ялты было селение под названием Гурзуф. И в этом Гурзуфе был санаторий «Черноморец». Вот где она находилась. Не беда! Все было поправимо в моем деле. Оставалось только сесть на теплоход, идущий в Крым. А теплоход надо было искать у какой-нибудь пристани.

С таким намерением спустился я к большой дороге, огибавшей нижний поселок, и там едва не натолкнулся на высокого человека, стоявшего в молчании у придорожного кустарника. Я уже готов был пройти мимо, как вдруг он гаркнул во всю глотку:

— Генацва-а-ле!

Я остановился. На этом, кажется, пресекался мой путь к теплоходу. А он поднял с земли рюкзак и, пристраивая его у себя за плечами, сказал:

— Виноват я перед тобой, Акс… Акс… Аксентий Трухьяныч! Каюсь, виноват. Согрешил супротив тебя мыслями. Подумалось мне, что изменились финны и улетучилась из них традиционная честность. Но теперь вижу, что не улетучилась. Ты оказался верен своему слову и явился. Беру обратно свои сомнения. С радостью беру. Категорически беру. Бесповоротно беру. А теперь пошагали! Да?

— Да…

И мы пошагали. А как же иначе? Ведь мы об этом заранее договорились. Все шло как надо. Мы договорились, что пойдем, и вот пошли. Правда, где-то, у какой-то пристани меня ждал теплоход, отплывающий в Крым. Но что с того? Он ждал, а я шагал от него прочь. Он готовился везти меня морем на северо-запад, а я шагал по асфальту на юг, шагал куда-то к черту на рога рядом с Иваном, который некоторое время поглядывал на меня сбоку молча и наконец спросил:

— А с багажиком-то у тебя как, Акселентий? Не вижу его у тебя ни на горбу, ни в руках.

Я похлопал себя по карманам и сказал:

— Здесь у меня все: и бритва, и мыло, и зубная щетка, и даже зеркало.

— А-а! Ну-ну!

Мой шаг не совпадал с его шагом, и поэтому он придерживал свой. Обут он был в те же сандалеты на каучуковых подошвах, но белые брюки успел заменить коричневыми лыжными и поверх безрукавки натянуть серую полотняную куртку. Видя, что он заметно сутулится под своим грузом, я сказал:

— Дай мне рюкзак — я понесу.

Но он ответил:

— Нет-нет, что ты! В нем весу-то кот наплакал. Палатка да одеяло только и тянут. Я привык.

И опять мы некоторое время шли молча, уступая дорогу встречным и попутным машинам. Поселок все еще виднелся справа. Но постепенно дорога его обогнула и привела нас наверх, к перевалу, откуда мы последний раз оглянулись на огни поселка. Он оказался теперь далеко внизу и был виден весь. А рядом с ним за насыпью железной дороги затаилось море. Оно только у берега светилось кое-где неровным отраженным светом, а далее становилось невидимым, уходя своей тяжелой, беспокойной поверхностью куда-то в черную беспредельность.

Мы повернулись к поселку спиной и двинулись по асфальту на юг. Деревья справа от дороги и выступы гор заслонили от нас море. Иван помахал ему напоследок рукой и сказал, соразмеряя свои шаги со словами:

— Прощай же, море! Не забуду твоей торжественной красы и долго-долго слышать буду твой гул в вечерние часы! Генацва-а-ле!

Я спросил:

— Разве мы больше не увидим моря?

Он ответил:

— Как так не увидим! Мы же рядом с ним будем идти все время. Это стихи ввели тебя в заблуждение. Я их от избытка чувств произнес. Душа просит! Понимать надо, дорогой ты мой Аксель из Финляндии. Понима-ать! Как можно без стихов, если вокруг этакое благолепие! Ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит! Как можно без стихов, господь с тобой! Горные вершины спят во тьме ночной. Тихие долины полны свежей мглой. Мурава лугов ковром стелется, виноград в садах наливается! Ой ты гой еси, добрый молодец! Ты умел гулять, умей ответ держать! Не шутки шутить, не людей смешить к тебе вышел я, басурманский сын! Вышел я на вольную дороженьку, на ту ли на дороженьку прямоезжую, кривоезжую, мимоезжую! Далеко ты, дороженька, протянулася! Широко ты, степь, пораскинулась, к морю Черному понадвинулась! В гости я к тебе не один пришел. Я пришел сам-друг с финном Акселем! Генацва-а-але!