Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Не пересеки мне в жизни путь Рикхард Муставаара, не испытал бы я этих обид и не брел бы сейчас одиноко по лесной тропинке меж двух зеленых стен из хвои и листвы в неведомое место, называемое Пуск, откуда мне предстояло идти далее на Ленинград, идти напрасно, без всякой надежды когда-либо до него дойти, ибо на это у меня уже не оставалось ни сил, ни времени. Но идти надо было, и я шагал как мог быстрее, от упора к упору под слегка провисающими проводами высоковольтной линии, укрытый от солнца тенью леса.

Два часа шел я вдоль просеки. За это время на моем пути попались три ручья и одно болото. Через ручьи были переброшены тесаные бревна, а вокруг болота тропинка шла в обход, приведя меня затем снова на ту же просеку. Из просеки высоковольтная линия вышла на открытые поля, занятые посевами ржи, овса, льна и картофеля. Туда же вышла тропинка. По этим полям она вела меня километра два, пока не вывела на дорогу. А дорога привела меня к реке.

Но она не пересекала реку, а только прикасалась к ней у выпуклости речного изгиба, уходя далее на северо-восток. Зато на этом изгибе поперек реки протянулась плотина. Она остановила воду реки, заставив ее подняться на много метров по одну сторону от себя и широко разлиться, наподобие большого озера, а на другую сторону, вниз по течению реки, пропускала только отдельные, падающие с высоты струи.

У плотины на берегу стояло здание электростанции. Возле него толпился народ. Перед народом высилась небольшая деревянная трибуна с микрофоном, а в микрофон говорил человек. Два рупора, закрепленные на столбах, усиливали его голос для тех трехсот или пятисот человек, что заполнили собой всю дорогу, мешая мне пройти мимо них.

Я мог бы, правда, обойти их стороной, но для этого понадобилось бы перевалить через высокий травянистый бугор, поросший снизу доверху кустарником. А у меня не было особенной охоты карабкаться вверх по его крутому склону. Бугор этот был круто срезан со стороны реки, чтобы дать место дороге, и народ, заполняя собой дорогу, прижимался к его глинистому срезу вплотную, не позволяя мне протиснуться за спинами даже самых задних. Поневоле пришлось остановиться. И, стоя вплотную к толпе, я тут же принялся выискивать в ней просветы, чтобы уйти своей дорогой дальше на северо-восток.

А человек на трибуне тем временем продолжал говорить. Он говорил о том, что вот они наконец закончили постройку этой гидроэлектростанции мощностью в полторы тысячи киловатт. Тридцать восемь колхозов и один леспромхоз приняли участие в этом строительстве своими денежными средствами и личным трудом. На строительство этой станции государство отпустило им двенадцать миллионов рублей долгосрочного кредита. Ленинград прислал сюда турбины, генераторы и кабель. Москва прислала строительные материалы и специалистов, которые установили агрегаты. Армения прислала трансформаторы. И еще кто-то им помогал из каких-то других городов и республик. Была проделана огромная работа: вынуто столько-то тысяч кубометров грунта, уложено столько-то тысяч кубометров бетона, установлено столько-то сотен металлических конструкций, протянуто столько-то сотен километров высоковольтных линий. И всюду самую трудоемкую часть работы выполнили сами колхозники, что помогло намного сократить сроки окончания строительства. И вот, благодаря этому сегодня получают наконец ток более девяти тысяч колхозных домов, около ста крупных животноводческих ферм, семьдесят молотильных токов, несколько лесопунктов и десятки разных других организаций. Возможно ли было в царское время возведение такого крупного сооружения силами самих крестьян? Нет, в царское время это было бы невозможно. Не говоря уж об отсталой технике, самый строй царской России препятствовал объединению народных сил. А тут, на этом замечательном строительстве, объединились в одну дружную семью жители девяноста шести деревень. Среди них — русские, белорусы, латыши, эстонцы. Только в наше время стало возможным осуществление силами самого народа таких крупных сооружений. И это еще раз свидетельствует о великой силе колхозного строя, о непобедимости союза рабочего класса и крестьянства.

Это был, как видно, партийный человек, потому что он все свел на политику. Но хлопали ему дружно и даже прокричали «ура». Я не кричал «ура». У меня были свои заботы. Все еще пытаясь протиснуться вперед за спинами людей, я делал шаг-другой вверх по свежему срезу бугра, но тут же опять сползал по скользкой глине назад, к людям.

На все эти мои попытки с любопытством поглядывал темноволосый молодой паренек в светлой, расстегнутой у ворота рубахе с закатанными рукавами и в серых брюках. Он оказался рядом со мной с самого начала, как только я подошел к толпе, и мы раза два уже успели встретиться с ним взглядами. Глаза у него были разные по цвету, и каждый глаз, кроме того, казался разбитым на мелкие дольки — тоже разного цвета. От этого блеск его глаз как бы дробился, придавая им такой вид, словно на них только что брызнули мелкими каплями разного цвета, пронизанными искрами.