Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Мужчина этот был из тех, на кого не действовала вежливость. Он взглянул на меня с удивлением и молча пожал плечами. Я пояснил:

— Она депутат областного Совета.

Он опять ползал плечами и отрицательно повел головой. Но тогда девушка, сидевшая за тем же столом, напротив него, сказала:

— Ах, депутат? Была она у нас. Да, да. — И она напомнила мужчине: — Ну как же! Ты же знаешь ее. Здоровался с ней. Ну, та, что заходила сюда позавчера, черненькая такая. Надежда Петровна.

Тогда и он вспомнил:

— А-а! Надежда Петровна! Так бы и сказали. А то — депутат. Я уж подумал, что речь идет о каком-нибудь представителе сверху. А Надежду Петровну знаю. Еще бы! — И, обратясь к девушке, он сказал: — Только она, по-видимому, уже уехала.

Но девушка ответила:

— Нет, она еще у нас. В Кормушкино вчера ее завезли. А оттуда она в Заозерье собиралась.

Мне вдруг стало почему-то не очень весело, когда я услыхал это. И я спросил уже без всякой надежды:

— А где это Кормушкино?

Но девушка меня успокоила:

— Да рядом здесь. Три километра по этой дороге, а потом еще в сторону с полкилометра, влево, к озеру.

— А я там ее застану?

— Застанете. Вполне. Ей так быстро не обернуться. Столько дел накопилось! Дня на два хватит.

Я сказал ей спасибо и вышел на улицу, подсчитывая про себя километры, которые мне предстояло туда и сюда пройти. От станции до деревни моей женщины было пять километров. От ее деревни до этой — восемь. Вот уже тринадцать. А если я удалюсь от станции еще на три с половиной километра, то это уже составит шестнадцать с половиной. И столько же мне надо будет сделать обратно. Я взглянул на часы. Они показывали начало первого часа. Напрасно я так увлекался земляникой. А лежать в траве и подавно не стоило.

Но успеть еще можно было, только от земляники, конечно, следовало отказаться. Кстати, в этой деревне оказалась небольшая лавчонка. Правда, я не увидел в ней ничего съестного, кроме копченой колбасы, соленой трески и конфет. Весь остальной товар состоял из разных несъедобных предметов, нужных в хозяйстве: материи, обуви, посуды, мыла, гвоздей, веревок, инструментов и разной другой мелочи. Оно и понятно, конечно. Зачем в деревне продавать съестное? Все же я купил кусок твердой колбасы, которая меня только и дожидалась все то время, пока существовала их лавка. К ней я взял четыре медовых пряника, тоже твердых как железо.

Но, разбивая чуть позднее эти пряники на придорожном камне и тупя о колбасу свой перочинный нож, я постепенно понял, почему они попали именно ко мне после того, как пролежали в их лавке тридцать с лишним лет. Продавщица распознала во мне врага — вот в чем было все дело. Она догадалась, кто я такой, и подсунула их мне, чтобы меня сгубить. Так раскрывалось в моих глазах это дело. А у меня был верный глаз на подобные вещи. Для своих людей не могут в магазине продаваться такие смертоносные продукты. Они могут храниться там только для врагов. Для своих людей у них, конечно, был припрятан в большом выборе самый свежий товар: теплые, душистые пироги с разной начинкой, свежее молоко, сливки, масло, ягоды и скороспелые овощи, не говоря о завозных продуктах. Но появился враг — и все это моментально исчезло с прилавка. А на виду остались только средства, заранее приготовленные для его уничтожения.

И тут же, кстати, я понял, что это относилось все к той же тайной военной подготовке, о которой не раз говорил мне по секрету молодой Петр. Но обстоятельства с появлением атомной бомбы изменились, и оружие это устарело. Много ли врагов убьешь, например, выстрелив из пушки этими пряниками, которые, надо полагать, намечались у них к выполнению роли шрапнели. Не много ими убьешь. Две-три вражеские роты можно было ими смять, а что потом? Или, скажем, эти твердые колбасы. Три-четыре вражеских хребта можно было переломить такой колбасой, держа ее рукой за один конец. Ну а дальше что? В том-то и дело, что атомный век заставил все пересмотреть, и оружие это получило совсем другое применение, что и было дано испытать мне.

Однако я вышел победителем из этой трудной схватки. Правда, после этого у меня довольно долго ныли челюсти и зубы казались расшатанными у своих корней, но все же я одолел этот новый вид их оружия. Только уж вперед я решил помнить, в какой стране нахожусь, и быть готовым ко всяким другим выпадам с их стороны против меня, который с ними дважды воевал и которому не приходилось рассчитывать на свежие и высокосортные товары, припрятанные у них под прилавком для своих собственных жителей.

Схватки этой мне хватило на все три километра пути. И когда я свернул с большой дороги к деревне, преодолевая дополнительные полкилометра, зубы мои уже раздавливали последний осколок пряника. У входа в деревню я догнал пожилую женщину и спросил у нее:

— Простите в деликатности, пожалуйста, скажите, вы не из этой деревни?