Другой путь. Пролог

   - Новое мышление, перестройка, гласность, - объяснил я. - Они в глазах реформаторов - пережиток прошлого, с которым и здороваться-то противно, потому что выкормыши Сталина. Да и не вечные они. Им уже сейчас по семьдесят и маразм уже совсем близок. По крайней мере, у некоторых. Мы всяко думали, лучше вашей кандидатуры и нет никого.

   Еще полчаса мы проговаривали всякие технические подробности и, в конце концов, Сергей Михайлович дал свое принципиальное согласие.

   - Видите, какой из меня неважный переговорщик, если я так просто согласился со всеми вашими предложениями? - Пошутил Майцев-старший.

   - Так ведь и предложение было не из тех, от которых можно отказываться? - рассмеялся Захар.

   - Это - да... Но вот было бы мне лет на пять побольше и никакая сила не сдвинула бы меня из этого кресла. И еще - я не знаю английского языка. Немецкий бытовой или медицинский, немного польский - от деда досталось, и все.

   - Пусть это будет последнее горе, которое случится у тебя в этой жизни, - отмахнулся Захар. - Месяца за три тебя натаскают. А память у тебя профессиональная, медицинская. Даже не думай о такой ерунде.

   - В самом начале восемьдесят восьмого, примерно через недельку, будет принято какое-то ваше медицинское правило о новостях в лечении психиатрических больных. Про борьбу с "карательной психиатрией". Очень у многих врачей вашего профиля возникнут серьезные проблемы, - подлил я масла в огонь. - Работать нормально долго не дадут - задолбят проверками и перепроверками. А кое-кого и выпрут на улицу. Так что, не жалейте о принятом решении, с нами будет веселее.

   На этом мы и расстались с Захаровым отцом, пообещав ему скорый запрос на выезд в один из американских университетов на стажировку. А там и до грин-карты по ходатайству этого же работодателя рукой подать.

   Бредя с Захаром по грязным улицам родного города, я вдруг понял, что мне совершенно не достает того ритма, в котором мы жили последние годы: каждый день и час расписан, времени всегда не хватает, и мы везде опаздываем - такой и только такой виделась мне нынешняя жизнь. И теперь, когда никуда не нужно торопиться, я почувствовал себя как рыба на берегу - беспомощным. Я не знал чем себя занять. Я сказал об этом Майцеву и он со мной согласился: трудно после той круговерти, что осталась на другом континенте, оказаться словно в какой-то тягучей патоке, где ты практически никому не нужен и от тебя именно в эту минуту ничего не зависит.

   Мы зашли в облезлую столовку, где у самого порога вальяжно развалились два кота - рыжий и черно-белый, наглые, раскормленные, и на удивление чистые. Эти мохнатые рожи даже не соизволили открыть глаз, когда мы по очереди перешагнули через них. Весь их вид говорил: жизнь удалась!

   Захар кивнул на парочку и сказал:

   - Вот так нужно - просто жить и не сношать себе мозг.

   - Какой бы дурак еще кормил за это? - спросил я, не ожидая, впрочем, ответа.

   Захар пожал плечами и носком ботинка подвинул рыжего на полметра в сторону. Котяра разлепил глаза, недовольно глянул на раздражитель, протяжно зевнул, перевернулся на другой бок и снова попытался заснуть.

   - Вот так и в наших институтах большинство работает, - прокомментировал Захар поведение безразличного кота. - "Где бы ни работать, лишь бы не работать", как говорил завхоз Бубенцов. А нам их пинать и шевелить придется. А они будут сопротивляться, потому что думают, что то, что они делают - это и есть работа. И этот рыжий зверь наверняка думает, что столовку охраняет от плохих уличных котов. А без него все разграбят, кухарок изнасилуют, а крыша внутрь провалится.

   В меню нашелся суп с клецками и щи с кислой капустой, какие-то шницели и тефтели с гарниром из слипшегося риса или почти забытой нами гречки, обязательный компот из сушеных яблок и клюквы, пирожки с повидлом и ватрушки циклопических размеров - примерно как кепи Фрунзика Мкртчяна из "Мимино". Было все заметно дороже, чем раньше, и вид имело какой-то вчерашний.

   Я отважился только на пирожок и компот, а Майцев еще взял порцию гречки с рыбной котлетой. Он позвал кошаков, привлекая их внимание котлетой, но обожравшиеся бездельники остались глухи к его "кис-кис-кис".

   - Я видел Аньку Стрельцову, - сообщил я.

   - Здорово, молодец, - принюхиваясь к гречке, откликнулся Майцев. - И что?

   - Хорошенькая она стала. Тоже в институте работает. Системами управления занимается.

   - Да ну, скажешь тоже - системами управления занимается! Что она там может делать? Баба, да еще и молодая. Комсомолка. Плакаты со стендами рисует, да чай подает. Ну, может быть, еще по общественной линии.

   - Зато хорошенькая.

   - Этого добра - как грязи под ногами на Родине, - подмигнул мне Захар. - И хорошеньких, и не очень, и даже откровенно страшненьких, только знай - выбирай. Юленька Сомова тоже была хорошенькая. Кстати, она здесь сейчас. Не хочешь свести знакомство поближе?

   Я залпом выпил компот, а пирожок засунул в стакан.

   - Пошли, Казанова. Знаток половых отношений, елки...

   - А я что? Сам же просил напомнить при случае? Больно теплым стал твой голос, - он придурковато улыбался. - Вот я и... того.