Другой взгляд на Сталина

Индустриализация была принята в качестве материальной основы социализма. Ее решение позволяло коренным образом, используя технику и современные технологии, трансформировать сельское хозяйство. А это влекло за собой подъем материального и культурного уровня рабочих. Она должна была предоставить средства для культурной революции. Она была призвана создать инфраструктуру современной, преуспевающей страны. И только она могла дать рабочему классу современную армию, необходимую для защиты его независимости от самых передовых империалистических держав.

4 февраля 1931 года Сталин дал разъяснения, почему страна должна поддерживать крайне высокий темп индустриализации:

«Хотите ли вы, чтобы наше социалистическое Отечество было разбито и потеряло независимость? Мы отстали на 50–100 лет от передовых стран. Мы должны преодолеть этот разрыв за десять лет. Иначе нас сомнут»{107}.

В 30-х годах германские фашисты, подобно британским и французским империалистам, вовсю кричали о «терроре», которым сопровождалась «насильственная индустриализация». Это была их месть за поражения в 1918–1921 годах, когда они вторглись в Советскую Россию. Все они хотели, чтобы Советский Союз было легко сокрушить.

Требуя сверхвысокого напряжения сил от народа, Сталин не спускал глаз с ужасающей угрозы войны и империалистической агрессии, нависшей над первой социалистической страной.

Гигантские усилия по индустриализации страны в 1928–1932 годах Хироаки Куромия назвал Сталинской Промышленной революцией. Было еще название «вторая революция» или «революция сверху». Во главе государства стояли самые убежденные и энергичные революционеры, и с этой позиции они мобилизовали десятки миллионов рабочих, дисциплинировали их, поднимая их из тьмы безграмотности и религиозного мракобесия на другой уровень. Центральный тезис книги Куромии заключается в том, что Сталин преуспел в мобилизации рабочих на ускоренную индустриализацию, представляя ее как классовую войну угнетенных против старых эксплуататорских классов и против вредителей из их собственных рядов.

Чтобы быть способной управлять этим гигантским индустриализирующим усилием, партия должна была расти. Число членов увеличилось с 1 300 000 в 1928 году до 1 670 000 в 1930-м. В тот же самый период доля выходцев из рабочего класса выросла с 57 до 65 %. 80 % новых членов партии были ударным отрядом: в основном это были относительно молодые рабочие, получившие техническое образование, комсомольские активисты, определявшие себя как образцовые рабочие, помогающие рационализировать производство для достижения высшей производительности{108}. Это опровергает басни о бюрократизации Сталинской партии: партия укрепляла свой базис среди рабочих и свою способность сражаться.

Индустриализация сопровождалась невиданными потрясениями. Миллионы безграмотных крестьян были вырваны из средневековья и ввергнуты в мир современной техники. «К концу 1932 года промышленные производительные силы удвоились по сравнению с 1928 годом до более чем шести миллионов человек»{109}. В тот же самый четырехлетний период 12,5 миллионов человек нашли новое занятие в городах; 8,5 миллионов среди них составляли бывшие крестьяне{110}.

Героизм и энтузиазм

Презирая социализм, буржуазия любила подчеркивать «насильственный» характер индустриализации. Те же, кто пережил годы социалистической индустриализации или смог посмотреть на них глазами рабочих масс, отмечают их насущные черты: героизм на работе, энтузиазм и боевой характер рабочих масс.

В годы первой пятилетки Анна Луиза Стронг, молодая американская журналистка, по заданию советской газеты «Московские новости» путешествовала по стране. В 1956 году, во время предательской атаки Хрущева на Сталина, она вспомнила о некоторых существенных фактах. Говоря о первой пятилетке, она дала следующую оценку: «Никогда в истории не осуществлялось столь значительное продвижение так быстро»{111}.

В 1929 году, первом году пятилетки, энтузиазм рабочих масс был таков, что даже старый специалист царской России, проклинавший большевиков в 1918 году, вынужден был признать, что страна стала неузнаваемой. Доктор Эмиль Джозеф Диллон, живший в России с 1877-го по 1914 год и преподававший в нескольких российских университетах, уезжая в 1918 году, писал: «В большевистском движении нет и признака конструктивной или общественной идеи… Ибо большевизм есть царизм наоборот. Он вершит правосудие над капиталистами так же скверно, как царь это делал по отношению к своим подданным»{112}.