Другой взгляд на Сталина

На пленуме Центрального комитета в ноябре 1929 года Шеболдаев защищал Хоперский опыт с его «кавалерийскими колоннами». В отсутствие тракторов «простое объединение и увеличение хозяйств должно поднять производительность труда». Он заявил, что коллективизация на Хопре была «стихийным движением масс беднейшего и среднего крестьянства и что только от 10 до 12 % из них голосовали против вступления в колхоз. Партия не может занять позицию „сдерживания“ такого движения. Это было бы неверно как с политической, так и с экономической точки зрения. Партия должна делать все возможное для того, чтобы утвердить себя во главе этого движения и привести его в организованное русло. На данный момент это массовое движение, несомненно, захлестывает местные власти, а отсюда уже исходит опасность его дискредитации»{200}.

Шеболдаев утверждал, что на Нижней Волге 25 % семей крестьян уже стали колхозниками и что к концу 1930-го или к середине 1931 года коллективизация, по существу, будет завершена{201}.

Косиор, докладывавший пленуму о положении на Украине, сообщил, что в десятках деревень коллективизация «раздута искусственно; население в ней не участвует и ничего о ней не знает». Но «все эти темные пятна не должны закрывать взгляд на общую картину коллективизации в целом»{202}.

Из всего этого ясно, что в момент, когда колхозное движение только начиналось, в партии высказывались различные противоречивые мнения. Революционеры были обязаны определить и защитить надежды угнетенных масс, дать им спасение от многовековой политической, культурной и технической отсталости. Надо было вдохновить массы на борьбу за будущее – единственный путь ослабления и разрушения глубоко укоренившихся общественных и экономических отношений. Правые оппортунисты делали все возможное, чтобы замедлить этот мучительный и противоречивый подъем самосознания. Тем не менее надо сказать, что существовала возможность очень быстрого проведения коллективизации, но за счет отказа от партийных принципов. Такая тенденция включала в себя не только «левизну», шедшую от привычек, приобретенных в Гражданскую войну – когда было нормой «командовать» Революцией, – но и бюрократию, жаждавшую перехватить руководство «великими достижениями»; кроме этих моментов, преувеличения и перехлесты могли также исходить от контрреволюционеров, хотевших скомпрометировать коллективизацию доведением ее до абсурда.

Резолюция ноябрьского пленума 1929 года

Резолюция пленума Центрального комитета от 17 ноября 1929 года, подводя итоги партийной дискуссии, официально объявляла о начале кампании за коллективизацию.

В ее начале отмечалось, что количество крестьянских семей в колхозах выросло с 445 тысяч в 1927–1928 годах до 1 040 000 годом позже. Доля колхозов в товарном зерне выросла за тот же период с 4,5 % до 12,9 %.

«Эти беспрецедентные темпы коллективизации, которые превысили самые оптимистичные прогнозы, подтвердили на деле, что средние крестьянские хозяйства в своей массе, убедившись на практике в преимуществах коллективных форм сельского хозяйства, вступают в движение…

Решительный перелом в отношении бедных и средних крестьянских масс к колхозам… знаменует новый исторический период в построении социализма в нашей стране»{203}.

Успехи коллективизации стали возможны благодаря внедрению в практику партийной линии на строительство социализма повсеместно и постоянно.

«Эти значительные успехи колхозного движения являются прямым следствием последовательного проведения генеральной линии партии, обеспечивающей мощный рост промышленности, укрепление союза рабочего класса с основными массами крестьянства, создание единого государства, усиление политической активности масс и рост материальных и культурных ресурсов пролетарского государства»{204}.

Провал оппортунистов-бухаринцев

Центральный комитет настойчиво подчеркивал, что этот впечатляющий прогресс был достигнут не в «тиши и спокойствии», а в обстановке самой ожесточенной классовой борьбы.

«Усиление классовой борьбы и упорное сопротивление капиталистических элементов против развивающегося социализма в условиях капиталистического окружения нашей страны, усиливающегося давления мелкобуржуазных элементов на наименее стойкие партийные кадры, допускающие рост политики капитуляции перед противостоящими трудностями, дезертирства и попыток договориться с кулаками и капиталистическими элементами города и деревни…

Именно здесь находятся корни полнейшего непонимания группой Бухарина происходящего на глазах усиления классовой борьбы, недооценки силы сопротивления кулацкого и нэпманского элементов, антиленинской теории „врастания“ кулаков в социализм и сопротивления политике наступления на капиталистический элемент в селе»{205}.