Друнь

Мужчина смерил взглядом Карновского и пригласил его войти в квартиру. Проводил на кухню, где они устроились за маленьким столиком. Тут же была подана закуска, извлечена из холодильника бутылка водки, поверхность которой покрылась приятной испариной. Наполнены маленькие стопочки, поднимая свою муж Марии Петровны провозгласил тост: «За встречу!» и осушил ее залпом, Кастусь последовал его примеру и снова обратился к нему с вопросом:

— Простите, я не помню вашего имени.

— Гумий.

— Гумий?

— Да. Такое вот странное имя, оно чисто наше, друньское. Гумий, Макалоки, Анохия — это все имена, которые бытовали в окрестностях Друни и в ней самой. Вам, историку города следовало бы это знать.

— Нет, нет, я знаю конечно, — спохватился Кастусь. — Но не предполагал, что кого-то еще называют такими именами.

— В семьях, которые остались верны все обычаи еще соблюдаются.

Произнеся эту фразу, Гумий стал наливать очередную стопочку. Кастусь встрепенулся, услышав подобное утверждение, да еще из уст мужа Марии Петровны о котором раньше он и подумать не мог, что он сам местный уроженец.

— А что значит «остались верны»? — Поинтересовался Кастусь.

— Верны прежним традициям, обычаям. Кроме того, издревле все горожане условно можно было поделить на сторонников Соколовских и сторонников Друни. Вражда между обеими партиями существовал всегда, даже и сейчас. В вашей книге эта тенденция прослеживается очень четко и мы, друняни, очень благодарны вам за то, что вы встали на сторону города.

— Из чего же это следует? — Кастусь таким утверждением был немало удивлен.

— Видите ли у всех тех историй, преданий и легенд которые фигурируют в вашей книге, есть второй вариант: в нем князья Соколовские предстают в гораздо более привлекательном виде. Вы же отдаете предпочтение только тем фактам, которые выставляют Соколовских изуверами.

— Но я старался основываться только на тех известиях, которые мне удалось как-то документально проверить.

Гумий опрокинул еще одну стопочку, Кастусь к своей не притронулся. Карновским овладело какое-то чувство неприязни к этому грубому мужику, который все больше пьянел с каждой выпитой рюмкой. Он невольно поймал себя на мысли, что происхождение этой неприязни идет еще из его школьной юности, когда он посещая Марию Петровну всякий раз тайно думал о том, почему не он, Кастусь Карновский, находится на месте этого человека в качестве мужа Марии Петровны.

— Я бы хотел увидеть Марию Петровну. — Снова повторил свою просьбу Кастусь, на что Гумий ответил:

— Маша на даче. Приедет в понедельник, так что приходите, когда она вернется.

Разговаривать больше было не о чем. Кастусь встал, Гумий окинул его осоловевшим взглядом и будто что-то вспомнив щелкнул пальцами и со словами «Постойте» удалился в спальню. Через некоторое время он вернулся, держа в руках, нечто завернутое в белую тряпочку. Он развернул этот предмет, показывая Карновскому небольшой нож, лезвие которого было сделано в виде удлиненного листа крушины, а по всей поверхности его выгравирована змейка, тело ее было на лезвие, а рукоять выделана в виде головы змеи и судя по двум желтым пятнышкам, изготовленным из янтаря, это был уж.

— Вот, это вам от нас. От меня, от жены, да и вообще от всех старожилов города в благодарность за вашу книгу.

Карновский несколько смутился, вещица была явно древняя, и судя по всему культового происхождения, так как уж пресмыкающееся посвященное Друникене, а крушина ее дерево. Он хотел было отказаться, но Гумий, видя его нерешительность, заявил:

— Этот нож велела передать вам Маша, так и сказала: «Если приедет Кастусь Карновский, отдай ему этот нож».