—
—
—
—
Он застонал и открыл глаза. Над ним склонился Носта-хан. Зибен выругался. Друсс схватил его за руку и поднял на ноги.
— Клянусь небом, поэт, ну и напугал же ты нас. Ну, как ты?
— Превосходно! Еще миг — и он рассказал бы мне, где спрятал камни.
— Ты говорил с Шаошадом? — спросил Носта-хан.
— Да. Он сказал мне, почему взял их.
— Каков он из себя?
— Старичок с чудной бороденкой, умеющий отцеплять себе руки и вынимать глаза.
— Ага! — весело вскричал шаман. — Значит, чары еще держатся! Он страдает?
— Да, но переносит это довольно стойко. Можешь ты отправить меня обратно к нему?
— Только если вырежу сердце у тебя из груди и прочту над ним семь заклинаний.
— Видимо, это следует понимать как «нет». — Снаружи донесся крик новорожденного, и Зибен улыбнулся: — Надеюсь, вы извините меня. Я порядком утомился и нуждаюсь в отдыхе. — Он нагнулся и подобрал волосы, костяшки, кисет и обрывки пергамента.
— Зачем тебе это нужно? — спросил Носта-хан.
— На память. Буду показывать внукам и хвастаться, что побывал в загробном мире.
Зусаи боялась — и это был не простой страх, как, например, страх смерти. Смерть — это только дверь, ведущая куда-то, она же боялась полного небытия. Первые ее сны о Шуль-сен были всего лишь снами, видениями, хотя и жуткими. Теперь же чужие голоса шептали у нее в голове, а память становилась зыбкой и размытой. Воспоминания же о другой жизни, жизни жены мятежного вождя Ошикая, делались все ярче. Ей помнилось, как они ехали через длинные холмы, как любили друг друга на траве в тени Джианг-шин, Матери Гор, помнилось белое шелковое платье, надетое ею в день их свадьбы в Белом Дворце Пехаина.
— Перестаньте! — крикнула Зусаи, но воспоминания продолжали захлестывать ее. — Это не моя жизнь. Я родилась… — Но она не могла вспомнить где. — Мои родители умерли, и меня воспитал дед… — На миг она забыла его имя, но тут же с торжеством выкрикнула: — Чорин-Цу! — В комнату вошел Талисман, и она бросилась к нему с мольбой: — Помоги мне!
— Что с тобой, любимая?
— Она хочет убить меня, — прорыдала Зусаи. — А я не могу с ней бороться.
Ее широко раскрытые миндалевидные глаза были полны страха.
— Кто хочет тебя убить? — спросил он.
— Шуль-сен. Она хочет отнять мою жизнь, мое тело. Она и теперь во мне — ее память вытесняет мою.
— Успокойся. — Он усадил ее на топчан и кликнул из окна Горкая, который сразу прибежал. Талисман сказал ему, чего боится Зусаи.
— Я слыхал о таком, — угрюмо сказал Горкай. — Чужой дух хочет овладеть ее телом.
— Что же делать?
— Узнать, что ей нужно.
— А если ей нужна я? — сказала Зусаи. — Моя жизнь?
— Почему бы вам не обратиться к своему шаману? — спросил Горкай. — Он смыслит в таких делах куда больше, чем я.
— Я не подпущу его к себе, — дрожащим голосом проговорила Зусаи. — Ни за что. Я ему не верю. Он… позволил бы ей убить меня. Она ведь Шуль-сен, Мать Надиров, колдунья. Ее волшебная сила может пригодиться ему — а у меня нет ничего.
— Мне с этим не справиться, Талисман, — сказал Горкай. — Я ведь не колдун.
Талисман взял Зусаи за руку.
— Значит, придется позвать Носта-хана. Приведи его.
— Нет! — крикнула Зусаи и хотела встать, но Талисман удержал ее и привлек к себе.
— Доверься мне! Я не позволю причинить тебе зла. Я не спущу глаз с Носта-хана и при малейшей опасности убью его. Верь мне!
Судорога сотрясла ее тело, и глаза закрылись. Когда она открыла их снова, страх пропал.