Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти

В каморке рядом с будущим лазаретом Зусаи слушала, как Талисман и Лин-цзе обсуждают недавнюю вылазку. Внешне они мало походили друг на друга. Лин-цзе высок ростом, и его серьезное лицо выдает смешанную кровь: уголки глаз лишь слегка приподняты, скулы и челюсти тяжелые. У чистокровных надиров волосы черны, как вороново крыло, у Лин-цзе же проглядывает рыжина. А вот Талисман, чьи волосы стянуты в тугой хвост, надир до мозга костей —.кожа у него бледно-золотая, лицо плоское, темные глаза лишены всякого выражения. И все же, думала Зусаи, их роднит нечто, не имеющее отношения к телесному сходству, — нечто невидимое, делающее их братьями. Что же это — совместные годы в Бодакасской Академии или желание вновь увидеть надиров гордыми и свободными? Возможно, и то, и другое.

— Они будут здесь завтра к полудню. Не позже, — сказал Лин-цзе.

— Мы сделали все, что в наших силах. Воины не могут быть готовыми более, чем теперь.

— Но выдержат ли они, Талисман? Я никогда не слыхал ничего доброго об Остром Роге. Что до Одиноких Волков, им, похоже, не по себе без своего вожака. И каждое племя держится на особицу.

— Они выдержат. Что касается слухов насчет Острого Рога, то хотел бы я знать, что они слышали о Небесных Всадниках. У нас не в обычае говорить хорошо о враждебных племенах. Хотя я заметил, что о Летучих Конях ты не сказал ничего худого. Не потому ли, что их возглавляет наш друг Квинг-чин?

Лин-цзе нехотя улыбнулся:

— Вижу, к чему ты клонишь. Вот дренай, похоже, хороший боец.

— Это так. Я побывал с ним в Пустоте, друг, и поверь: его мастерство вселяет в душу трепет.

— И все же мне не по душе видеть гайина в наших рядах. Друг ли он нам?

— Друг ли он надирам? Нет. Друг ли он мне? Быть может. Я рад, что он здесь. От него веет несокрушимостью. — Талисман встал. — Ступай отдохни, Лин-цзе. Ты это заслужил. Хотел бы я видеть, как ты и твои воины прыгали через пропасть. В тот миг вы поистине были Небесными Всадниками. Об этом будут петь долгие годы.

— Если мы будем живы, генерал.

— Тогда надо постараться — я хочу услышать эту песню.

Мужчины обменялись рукопожатием, и Лин-цзе, поклонившись Зусаи, вышел. Талисман тяжело опустился на сиденье.

— Ты устал больше, чем он, — сказала Зусаи. — Это ты нуждаешься в отдыхе.

— Я молод и полон сил, — устало улыбнулся ей Талисман.

Зусаи опустилась на пол рядом с ним, положив руки ему на колени.

— Я не пойду с Носта-ханом. Я долго думала и вот решила. Я знаю, у надиров принято, чтобы отец сам выбирал мужа для дочери, но мой отец не был надиром, и дед не имел права обещать меня кому-то. И я говорю тебе, Талисман: если ты заставишь меня уйти, я буду ждать вестей о тебе, если же ты умрешь…

— Не говори так! Я тебе запрещаю!

— Ты ничего не можешь мне запретить, — спокойно ответила она. — Ты мне не муж, а всего лишь опекун. Хорошо — я не стану ничего говорить. Но ты знаешь, как я поступлю.

Он сердито схватил ее за плечи и поднял.

— Зачем ты мучаешь меня? Разве не понимаешь, что только твое благополучие дает мне силы и надежду?

Покорившись его рукам, она села к нему на колени.

— Надежду? А на что же надеяться Зусаи, если ты умрешь, любимый? Что ждет ее в будущем? Замужество с безымянным человеком с лиловыми глазами? Нет, это не для меня. Либо ты, либо никто.

Она поцеловала его, и он ощутил мягкое тепло ее языка на своих губах. Разум повелевал ему вырваться из ее объятий, но возбуждение пересилило — он притянул ее к себе и вернул поцелуй с пылом, которого в себе не подозревал. Рука скользнула по ее плечу, по мягкому белому шелку рубашки и мягкой коже под ним. Опускаясь все ниже, ладонь легла на левую грудь. Твердость соска задержала ее и заставила сжать большой и указательный пальцы.

Талисман не слышал, как отворилась дверь, но почувствовал теплую струю воздуха снаружи. Он повернул голову и увидел Нуанг Ксуана.

— Никак я не вовремя? — подмигнул старый воин.

— Вовремя, — сипло ответил Талисман. — Входи. — Зусаи, встав, поцеловала его в щеку. Он посмотрел, как Нуанг Ксуан плюхнулся на стул.

— Неловко так сидеть. То ли дело на полу, по-надирски, но я не хочу смотреть на тебя снизу вверх.

— Чего ты хочешь, старик?

— Ты велел мне оборонять ворота, но я хочу стоять на стене, рядом с Друссом.

— Почему?

— Мне думается, я умру здесь, Талисман, — вздохнул Нуанг. — Я не возражаю — я достаточно пожил. И многих убил. Ты мне веришь?

— Отчего же нет?

— Оттого, что это неправда, — злобно усмехнулся Нуанг. — За свою жизнь я убил только пятерых: троих в единоборстве, когда был молод, и еще двух улан, когда те на нас напали. Я сказал дренаю, что здесь убью сто человек. А он сказал, что будет вести за меня счет.

— Сто? Всего-то?

— Мне как раз нездоровилось, — улыбнулся Нуанг.

— А теперь скажи по правде: почему ты хочешь стоять рядом с ним?

Старик сощурил глаза и вздохнул особенно тяжко.

— Я видел его в бою: это смерть. Много гайинов погибнет от его руки. Если я буду рядом, люди будут смотреть и на меня. Хоть я и не дойду до сотни, им покажется, что я и впрямь столько убил. И когда о нашей битве будут петь песни, в них останется и мое имя. Понимаешь?