Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти

Зибен стал обходить раненых одного за другим. Почти все они спали. С теми, кто бодрствовал, он тихо разговаривал, делая при этом свое дело. Под конец он подошел к Нуангу. Оказавшись внутри старика, он добрался до сердца и нашел там протершийся, почти прозрачный участок. Нуанг мог умереть в любой миг — его сердце при малейшем  напряжении готово было порваться, как мокрая бумага. Зибен сосредоточился на тонком месте, и оно стало утолщаться. Кроме того, он прочистил заросшие, отвердевшие артерии и вернул им гибкость.

Он выбрался наружу и сел. Усталости он не чувствовал — его переполняли восторг и ликование.

Ниоба спала в углу. Зибен положил камни в кошель, спрятал его за бочонком с водой и лег рядом с ней, чувствуя ее тепло. Он укрыл себя и ее одеялом и поцеловал ее в щеку. Она застонала и повернулась к нему, шепча чье-то другое имя. Зибен улыбнулся. Ниоба проснулась и приподнялась на локте.

— Чего ты скалишься, по-эт?

— А почему бы нет? Уж очень ночь хороша.

— Хочешь любви?

— Нет, а вот обнять тебя хочу. Придвинься поближе.

— Какой ты теплый, — сказала она, кладя руку ему на грудь.

— Чего ты хочешь от жизни, Ниоба? — шепотом спросил он.

— Чего я могу хотеть, кроме хорошего мужа и крепких детей?

— Ну а все-таки?

— Ковров хочу, — подумав, сказала она. — И железное ведерко для углей. У моего дяди было такое — оно хорошо грело юрту в холодные ночи.

— Ну а кольца, браслеты, золото и серебро?

— И это тоже. Ты мне все это дашь?

— Пожалуй. — Он снова поцеловал ее в щеку. — Странно и удивительно, но я влюбился в тебя. Хочу, чтобы ты была со мной. Я увезу тебя в свою страну, куплю тебе железное ведро для углей и целую кучу колец.

— А дети у нас будут?

— Хоть двадцать, если захочешь.

— Я хочу семь.

— Семь так семь.

— Если ты смеешься надо мной, по-эт, я вырежу сердце у тебя из груди.

— И не думаю, Ниоба. Ты самое большое сокровище, которое у меня когда-либо было.

Она оглядела лазарет и сказала:

— Все спят.

— Да.

— Некоторые наверное, уже умерли.

— Не думаю. Я даже знаю, что все они живы, — как знаю и то, что они проспят еще несколько часов. Ты мне,  помнится, кое-что предлагала…

— Теперь ты хочешь любви?

— Да. Впервые в жизни, пожалуй.

Старший сержант Джомил зажал толстыми пальцами рану на щеке, стараясь остановить кровь. Пот обжег больное место, и Джомил выругался.

— Прежде ты быстрее поворачивался, — сказал ему Премиан.

— Этот ублюдок чуть глаза меня не лишил… капитан.

Тела надиров вытаскивали из-за скал и складывали поодаль от пруда. Четырнадцать убитых готиров завернули в плащи. Шестерых уланов приторочили к седлам их коней, пехотинцев похоронили тут же на месте.

— Клянусь кровью Миссаэля, дрались они здорово — верно, капитан? — сказал Джомил.

Премиан кивнул.

— Ими двигала гордость и любовь к своей земле. Нет побуждений более высоких. — Премиан сам вел людей в атаку вверх по склону, пока пехота штурмовала скалы. Превосходящая численность решила дело, но надиры сражались на славу. — Тебе нужно зашить эту рану. Сейчас я этим займусь.

— Благодарю вас, — без особого рвения ответил Джомил.

— Как понять, что человек, без страха встречающий мечи, топоры, стрелы и копья, боится иголки с ниткой?

— Парням с мечами и топорами я хоть сдачи дать могу.

Премиан, посмеявшись, вернулся к пруду, холодному, чистому и глубокому. Он зачерпнул воды в ладони и напился, а потом подошел к мертвым надирам. Восемнадцать человек, некоторые — совсем мальчишки. Премиан почувствовал гнев. Что за пустая трата времени, что за бессмысленная война! Две тысячи хорошо обученных воинов движутся через пустыню, чтобы разрушить какое-то святилище.

Но что-то здесь было не так. Премиана снедало смутное беспокойство. К нему подошел пехотинец с перевязанной головой и спросил:

— Можно развести костры, капитан?

— Да, только зайдите подальше в скалы, Не хочу, чтобы дым пугал лошадей, когда подъедут повозки. Их и без того трудно будет взвести на этот склон.

— Так точно.

Премиан достал из седельной сумки иголку с ниткой, и Джомил, увидев это, тихо выругался. С рассвета минуло всего два часа, но от красных скал уже веяло жаром.

Премиан, став на колени, начал пришивать оторванный лоскут кожи к щеке Джомила.

— Ну вот — теперь у тебя будет красивый шрам для приманки дам.

— У меня их и без того хватает. — Джомил усмехнулся. — А помните бой при Линкарнском перевале, капитан?

— Да. Тогда тебя ранили весьма неудачно.

— Не знаю, не знаю. Женщинам нравилось слушать, как это случилось, — не знаю уж почему.

— Раны в зад всегда служат предметом шуток. Тебе тогда дали сорок золотых за храбрость. Ты хоть что-нибудь сберег?

— Ни полушки. Большую часть я потратил на выпивку, толстушек и игру, а остальное проел. — Джомил оглянулся на мертвых надиров. — Вас что-то беспокоит, капитан?

— Да… вот только не знаю что.

— Вы полагали, что их будет больше?

— Пожалуй. — Премиан снова подошел к мертвецам и подозвал к себе молодого улана. — Ты участвовал в первой атаке. Который из них вожак?

— Трудно сказать, капитан. Для меня они все на одно лицо — желтые, как блевотина, и косоглазые.