Дружба — и больше ничего?

— Нет-нет, — покачал головой Эдвин. — Дело в том, что Грейс рассказывала сестре обо мне и о том, что в последнее время мы часто видимся. Вот почему Холден решил выяснить, нет ли у меня своих планов на пятницу и не получится ли так, что мы начнем, фигурально выражаясь, наступать друг другу на ноги.

— Предусмотрительный человек, — заметила Джазлин. — А ты?

— Есть ли у меня планы? Да, я рассчитывал повести Грейс куда-нибудь поужинать.

— И сказал об этом… э… Холдену?

Отец кивнул.

— Что же он ответил?

— Спросил, не разрешу ли я ему устроить ужин для нас четверых. На это я ответил: буду только рад. — Отец просиял улыбкой. — А ты не возражаешь, Джазлин?

— Конечно, нет, — весело ответила она. — В какой ресторан вы поедете?

— Я же сказал, нас будет четверо! Считая и тебя.

— Меня?! — Усилием воли Джазлин стерла с лица изумление и улыбнулась отцу. — Прости, я подумала, что речь идет о тебе, Грейс, Холдене и его жене.

— Он не женат. И никогда не был. Хотя, судя по всему, от женщин у него отбоя нет.

Джазлин вспомнила Холдена: серые глаза, суровый, упрямый подбородок, улыбка, искрящаяся весельем, и — что толку лгать самой себе? — невероятное обаяние… Да, можно представить, как женщины вешаются ему на шею!

— Так ты пойдешь? — спрашивал тем временем отец. — Я очень хотел бы, чтобы ты была с нами.

— С удовольствием, — не колеблясь, ответила Джазлин.

Она понятия не имела, знал ли Холден Хэтуэй о ее существовании прежде, чем переступил порог дома Палмеров, или включил ее в свое приглашение только что. Но какая разница? Она пойдет, чтобы доставить удовольствие отцу и Грейс и повеселиться на семейном празднике.

В последующие дни Джазлин часто ловила себя на мыслях о Холдене Хэтуэе. Что само по себе было достаточно странно. У нее были друзья-мужчины, но, сколько ей помнилось, ни одного, о ком бы она думала постоянно.

Однако мысли о Холдене Хэтуэе, являвшиеся неожиданно, как и он сам (и почему, кстати, он не объяснил сразу, кто он такой?), вылетели у нее из головы в субботу, когда Джазлин обнаружила в почтовом ящике письмо от Тони. В обширном послании молодой человек раскрывал ей свои чувства и умолял хотя бы позвонить.

Джазлин понимала, что звонить не стоит, и вместо этого написала ответ. Она повторила, что Тони ей очень нравится — как друг, что она с удовольствием проводила с ним время, но, к сожалению, не любит его и уверена, что никогда не полюбит.

Но это было только начало! В понедельник выяснилось, что в словах «ты нравишься мне как друг» Тони прочел долгожданное поощрение. Он позвонил вечером. Джазлин только что вернулась с работы и едва успела поздороваться с Грейс (та, по своему обыкновению, возилась на кухне, откуда доносились аппетитные ароматы), как раздался телефонный звонок.

Разговор получился долгим. Говорил в основном Тони. Джазлин молчала, кусая губы и чувствуя, как внутри у нее все леденеет.

Наконец он замолк. Сдавленным от досады и неловкости голосом Джазлин еще раз повторила свою тираду, а затем сказала:

— А теперь, Тони, извини, мне пора. — И, воровато оглянувшись в сторону Грейс, добавила: — У нас гости, я не могу их бросать.

— Ты чем-то озабочена, — заметила Грейс, взглянув ей в лицо, когда Джазлин вышла на кухню. — Не хочешь поделиться?

Джазлин улыбнулась в ответ — она не умела долго предаваться хандре.

— Скажи, Грейс, как ты в моем возрасте избавлялась от назойливых ухажеров? — спросила она.

— У меня не было ухажеров. Я вышла за Арчи Крэддока в восемнадцать лет, — ответила Грейс, а затем сухо добавила: — А следующие тридцать лет об этом жалела.

— Ой, прости! — импульсивно воскликнула Джазлин.

— Не извиняйся, — улыбнулась Грейс. — Все давно в прошлом. Сейчас я способна совершенно спокойно разговаривать с Арчи по телефону.

— Так ты поддерживаешь с ним связь? Извини, если это слишком личный вопрос, — поспешила добавить Джазлин.

— Нет, нет, все в порядке, — заверила ее Грейс. — Да, мы общаемся. Видишь ли, как бы ни был ужасен мой бывший муж, мы прожили вместе тридцать лет. Невозможно выбросить из памяти полжизни. По крайней мере, я так не могу. Впрочем, он всегда звонит первым — обычно для того, чтобы пожаловаться на очередные свои неприятности.

В этот момент отец, войдя на кухню, прервал их разговор.

— Как поживают две мои любимые женщины? — шутливо спросил он, и по его сияющей улыбке Джазлин поняла, что он совершенно счастлив.

Немного позже, выводя Рембрандта на прогулку, Джазлин опасалась, что ей снова не дадут покоя мысли о назойливом Тони Джонстоне. Однако, к большому ее удивлению, в голову лезли воспоминания о Холдене Хэтуэе. Снова и снова она перебирала в памяти мельчайшие детали их встречи. Ей не давал покоя вопрос: почему Холден не представился, позволив ей считать его клиентом отца?

С другой стороны, говорила себе Джазлин, почему он должен был непременно представляться? Дело-то у него к отцу, а вовсе не к ней!

Но ведь он и меня пригласил на ужин!

Ну и что? Входя в дом, он и понятия не имел о том, что эта беседа закончится приглашением. С какой же стати ему выпаливать с порога: «Я племянник Грейс!»?