Дружба начинается не со знакомства (СИ)

Тот загнанно глянул в ответ:

— Я… про Регулуса узнал. В газетах. О нём там прилично написано: ловец сборной по квиддичу, капитан, лучший выпускник на потоке в каком-то году, забыл, прости, приспешник Темного Лорда, младший брат Сириуса Блэка. И умер. Умер, Гарри, понимаешь, умер!

С минуту-другую Гарри честно пытался вспомнить, о каком Регулусе Невилл говорит, а потом и припомнил. Имя Регулус Арктурус Блэк на карте Мародеров, у окна в кабинете директора Дамблдора. Ему стало не по себе, парад живых мертвецов какой-то… все ведь официально умерли: и Питер, и Том, и Регулус, и в то же время, получается, все живы. Эх, ну почему не папа?

Двадцать вторая глава. Феникс директора Дамблдора

Прошло несколько недель, Гарри постепенно втянулся в школьные будни. Уроков стало больше, чем в прошлом году, кроме того, они стали сложнее, трудоемнее. Листы пергамента для конспектов превратились в длиннющие свитки «под эссе» — что вообще было кошмаром для того, кто неправильно держит ручку, а здесь и не ручка с карандашиком, здесь вовсе приходится держать перо. Простое такое белое гусиное перо, слегка подстриженное, чтоб не лохматилось, с тонким и коротким стержнем, с аккуратным писчим наконечником. И если большинство детей худо-бедно справлялось с этим, особенно старшекурсники-волшебники, то для магглорожденных и Гарри это было пыткой. Конечно, Гарри попробовал написать одно эссе в обыкновенной тетради и ручкой… Сдал МакГонагалл и думал, наивный, что прокатит. МакГонагалл работу не оценила, поджала губки, поставила «Тролль» и, призвав чистый лист, ВЕЛЕЛА переписать всю работу заново. Пером и на пергамент. Гарри с трудом проглотил очень тугой комок в горле, с огромным усилием подавил желание повеситься здесь и сейчас и, едва не плача от обиды, отправился переписывать. Пером. Этим кошмарным орудием пыток. И ведь мало того, что его надо в чернила макать каждые секунды три-четыре после одного слова или полтора-двух слогов, так ещё и ломается, зараза гусиная, согнулся раз — и все! — не пригоден для дальнейшего письма. О кляксах и проткнутых пером дыр в пергаменте деликатно промолчим, пожалеем бедного Гарри.

На переписывание ушло два вечера, которые Гарри провел в библиотеке, куда он забился просто от обиды. И от обиды же начал искать хоть какие-то упоминания о своих родителях, ибо заезженных фраз о том, что он в папку, а глаза — мамкины, ему стало не хватать, как и того, что о них говорили другие. А говорили о них всякое-разное и одно и то же: Джеймс был славным, веселым парнем, замечательно играл в квиддич, был самым лучшим ловцом за всю спортивную историю Хогвартса, Лили была солнечной и смелой девочкой, доброй, великодушной, всегда защищала слабых и обиженных… Конечно, всё это было приятно слышать, но… как-то уж слащаво, сплошной сироп, ни малейшей капли дегтя-правды. А когда на очередном уроке зельеварения профессор Снейп отвесил ему затрещину и процедил сквозь стиснутые зубы, что он такой же безмозглый недотепа и разгильдяй, как и его отец, Гарри от счастья чуть обниматься не бросился — наконец-то нашелся один-единственный человек, который не стал мазать маслом папу, а сказал нормальную правду! Честно говоря, Северус не очень хорошо понял, чему Гарри обрадовался, и на всякий случай сделал пометку в памяти, что Поттер не совсем адекватно реагирует на наказания. А как же, он ему внушение с рукоприкладством, а в ответ — радостное обожание… Тьфу! И ведь не единичный случай! Гарри и дальше продолжал замирать и жадно слушать его язвительные рассуждения о том, какой его папа болван и дурак. Кто бы знал, что мальчишка просто слушает правду об отце, а не тот сладкий сироп, которым поливали Джима Поттера остальные преподаватели. Тем более что тётя Пэт всегда кривилась при упоминании Джима и недовольно брюзжала, что он мог быть и поумнее, и повежливее, а не таким легкомысленным растяпой и балагуром, у которого один вжик в ветреной голове и портняжье шило в породистой заднице. Так что Гарри даже не сомневался в том, что профессор говорит чистую правду про его отца, вот только про маму он почему-то помалкивал, ни разу ни слова не сказал про Лили Поттер. А про маму Гарри тоже хочется послушать, и не только про то, что она «солнечная и веселая девочка», а тоже правду, хоть какую-нибудь.

Но Снейп молчит, как карась на сковородке, про Лили не заикается, а остальные, услышав вопрос-просьбу: «Расскажите про маму, какой она была?», тут же пускались в свои радужные воспоминания. И почему-то все были единодушны в оценке, разве что интонации разные бывали. МакГонагалл, например, говорила со странной смесью уважения и раздражения (и как только совместила?):

— Мисс Эванс была славной, одаренной ученицей, многообещающей, я бы сказала.

Флитвик восторженно пищал:

— О, мисс Лили была моей самой лучшей ученицей, по части чар ей не было равных, всё схватывала на лету! Исключительно умная девушка!

Кеттлберн: