Друзья

В один из июньских вечеров Залу известили, что в следующее воскресенье ему необходимо к десяти утра отправиться в город. Там он должен зайти в мастерскую художника Аттилы Чонгради на улице Футо и спросить, не требуется ли для строительства виллы специалист по слесарным работам. Если художник поинтересуется, кто рекомендовал ему слесаря, сказать: жена учителя Белы Богара Амалия Чонгради. Поразмыслив над этим известием, Зала начал, наконец, понимать, почему учитель Богар так сердечно отнесся к нему и к Миклошу и принял участие в их судьбе. «Боже праведный, — думал Зала, — если вместе с нами сражаются такие люди, как Богар и его жена, значит, наше положение не безнадежно!..» Это воодушевило его. В воскресенье точно в назначенное время он был на улице Футо. В мастерскую поднялся не сразу, сначала тщательно проверил, не следят ли за ним. И только убедившись, что все в порядке, вошел в парадную. На его звонок дверь открыл сам хозяин — учитель рисования и художник Аттила Чонгради, высокий круглолицый шатен с карими глазами и с усищами настоящего куруца[14].

— Вам кого? — спросил он.

Зала представился и произнес пароль. Чонгради провел его в мастерскую. Там уже находились Балинт Чухаи, профсоюзный уполномоченный Виктор Хайдушка и еще какой-то низкорослый худощавый мужчина лет пятидесяти. Незнакомец вел себя очень нервозно, постоянно оглядывался на дверь, словно опасаясь, что вот-вот нагрянут полицейские или жандармы.

— Этот товарищ прибыл к нам из центра, — сказал Чонгради. — Фамилию его оглашать не обязательно. Достаточно знать, что он — инженер-строитель, проектировщик моей виллы. Балинт Чухаи здесь для того, чтобы договориться на взаимовыгодных условиях о поставке необходимых для строительства кирпичей. Наш друг Зала пришел сюда по рекомендации моей сестры. Он вместе с Виктором Хайдушкой должен выполнять на строительстве слесарные работы. Вот почему мы все здесь. У меня тут и чертежи — на случай, если кто придет полюбопытствовать. А сейчас перейдем к делу. — Он повернулся к представителю центра: — Тебе слово.

Незнакомец говорил медленно, как бы обдумывая каждую фразу. Он немного картавил, но речь его была внятной. Подробно рассказал о волне арестов, прокатившихся по столице.

— Стоит ли отрицать, — подытожил он, — что нам нанесен тяжелый удар! Полицейские ищейки потрудились на совесть. Но урон мог бы быть меньшим. К сожалению, кое-кто из наших товарищей не выдержал на допросах. Их слабость обернулась новыми арестами. Полиция считает, что костяк партии разгромлен, деятельность ее парализована.

— И это действительно так? — спросил Зала.

— Нет, конечно. Большая часть областных комитетов не утратила дееспособность. Как, например, здесь, у вас. Поэтому я к вам и приехал. Наша главная задача сейчас: дать знать народу, рабочему классу, что мы живем, существуем, боремся, что нас не уничтожили.

Чонгради принес из чулана большую оплетенную бутыль вина. Поставив на стол стаканы, наполнил их.

— Выпьем, друзья, за то, что мы живы.

Все выпили. Балинт Чухаи вытер рот тыльной стороной ладони и спросил:

— А как мы дадим знать?

Незнакомец оглянулся на дверь. Выдержав долгую паузу, ответил:

— Этот вопрос надо основательно продумать с учетом наших возможностей. Не отрываясь от реальности. Несомненно, наиболее эффективный способ заявить о себе — вооруженное восстание. Я имею в виду успешное вооруженное восстание. Но в данной ситуации это — иллюзия. Замышлять при нынешнем положении дел вооруженное восстание в Венгрии — авантюризм, друзья мои, чистейшей воды. Тогда что нам остается? Вопрос хоть и риторический, не я отвечу. Распространять листовки, вести агитацию в массах. Однако это, сами понимаете, капля в море. Центр считает, что наилучшим выходом из положения могла бы стать забастовка. Думается, возможности для этого есть. Рабочие доведены до отчаяния.

— Ну, не настолько, — сказал Зала, — чтобы втянуть их в забастовку.

— Ошибаешься, — поднял голову Хайдушка. — Я лучше тебя знаю настроения рабочих.

Зала неторопливо набил трубку и, спросив разрешения у хозяина дома, закурил.

— Возможно, ты лучше знаешь настроения. Только настроения и политическая обстановка — две разные вещи. А ответь-ка мне, Хайдушка, если уж ты такой знаток настроений: сколько фольксбундовцев среди рабочих? Или, может, ты дальтоник и не можешь отличить коричневое и зеленое от красного? Я так скажу: настроение настроению рознь, и забастовка на фабрике сейчас несвоевременна. Короче говоря, я против.

— А я — за. Меня не пугает, если фольксбундовцы тоже примут участие в забастовке. Организовывать и направлять ее будем мы, вот в чем суть.

— Это верно, — сказал незнакомец. — Я полностью солидарен с товарищем Хайдушкой. Забастовка в поселке необходима. Где еще, кроме прядильно-ниточной фабрики, можно поднять людей? — Он взглянул на Балинта Чухаи, который вертел в руках стакан. — Может быть, у вас на кирпичном заводе?

— Там безнадежно, — отозвался Чухаи. — Слишком много люмпенов. С ними каши не сваришь.

Незнакомец повернулся к Аттиле Чонгради:

— А ты как считаешь?