Друзья

— С вами, господин сержант? Очень странно.

— Ничего странного я в этом не нахожу, — сказал Балла. — Миклош — друг моего племянника. И потом, почему он должен здороваться, если он этого не хочет? Разве есть такой закон или официальное предписание, чтобы прохожие на улицах приветствовали служащих венгерской королевской жандармерии?[15]

Форбат внимательно оглядел Баллу, словно перед ним был выставочный экспонат, и пригладил густые усы.

— Ну хорошо, господин кадет. Я это запомню. Не сомневайтесь. — И повернулся к юноше: — А с вами, молодой человек, мы скоро познакомимся, очень скоро. — В голосе его прозвучала угроза.

Лицо Миклоша вспыхнуло от возбуждения.

— Что вы от меня хотите? Что я вам сделал?.. — Он уже срывался на крик. Привлеченные шумом, возле них стали останавливаться прохожие, спрашивали друг друга, что случилось, перешептывались, а юноша уже кричал во весь голос: — Скажите лучше, за что вы мучили моего отца?! За что?! Где он теперь?! Куда вы его увезли?! Отвечайте! И нечего мне угрожать, я вам не преступник!

Люди все подходили и подходили. Форбату было очень неприятно это скопление народа. Он знал, что многие его не любят, и потому счел за лучшее извернуться и пойти на попятный. Будто ничего и не случилось. Он улыбнулся Жиге, достал серебряный портсигар, угостил удивленного сержанта сигаретой и стал расспрашивать, какие новости на фронте.

Уже позже, сидя в корчме за угловым столиком, Жига Балла поинтересовался, что произошло с отцом Миклоша. Юноша поведал ему все подробно, до мелочей. Закончив свой рассказ, глотнул содовой и сказал:

— Все равно я когда-нибудь прибью этого проклятого фараона. И Зоннтага заодно.

— Глупости говоришь, парень. Разве этим поможешь отцу? — Балла отпил вина, вытер губы. — Видишь ли, сынок, жизнь — такая штука…

— Какая же, дядя Жига? — перебил его Имре.

— Вы должны понимать, — тихо сказал Жига Балла, — есть бедные и богатые. И есть жандармы, в руках которых власть.

— Так значит, они могут делать с нами все, что угодно? — спросил Имре. — Если б вы только видели, дядя Жига, какой обыск они устроили в доме у Миклоша! Просто чудо, что его мать с ума не сошла. Что они вытворяли! Все перевернули вверх дном.

— С них станется, — кивнул Балла. — Негодяи! И все же твоему другу не следует увлекаться вздорными идеями. Убить — дело нехитрое. Но это ничего не решает. — Он поглядел куда-то вдаль, взор его помрачнел. — Жандармы — они все на один манер скроены. Взять хотя бы нашу полевую жандармерию. На передовой никого из них не увидишь, только знай при штабе ошиваются. Там они — орлы хоть куда! А до чего ж они храбрые с теми, кто отбывает трудовую повинность! Просто герои! А ежели какой смотр — всегда в первых рядах красуются.

Балла умолк, увидев своего шурина Йожефа Шиллера, который подходил к их столику. Очень похожий на Ирму, такой же белокурый и голубоглазый, портило его только брюшко, которое он отпустил пару лет назад. Он обнялся с Жигой Баллой, пожал руки юношам, потом подсел к ним за столик и распорядился принести кувшин вина. Выпили, разговорились.

— Послушай, зятек, — сочувственно проговорил Йожеф, — убей бог, не пойму: неужели ты не можешь демобилизоваться?

— Это исключено. Знаешь, какие у нас потери?

Йожеф затянулся сигарой, выпустил облако дыма.

— Я понимаю. К счастью, скоро эта война кончится.

Балла нахмурился:

— Скоро? С чего ты взял?

— Если мы займем Сталинград, капут иванам. Оставим им только тайгу да болота.

В разговор внезапно вмешался молчавший до сих пор Миклош:

— Дядя Йожеф, русских еще никто не побеждал. Даже Наполеон. А ведь Наполеон завоевал всю Европу.

Йожеф глянул на юношу мельком. Конечно, подумал он, чего еще можно ожидать от краснопузого отродья!

— Ты бы лучше прикусил язык, парень! Ты тут пока еще ноль без палочки. Понял?

— Не понял, — ответил за друга Имре. — Это стол моего дяди Жиги, а мы его гости. Ведь верно, дядя Жига?

— По сути верно, — ответил Жига Балла. — Кто работает наравне со взрослыми, тот уже не ноль без палочки, а человек, имеющий право голоса. Почему же ему не высказать свое мнение?

Йожеф залпом выпил стакан вина.

— Это не мнение, дорогой зятек. Это подстрекательство в чистом виде. А я в своей корчме не потерплю подстрекательства.

— Дурак ты, Йожеф. Если уж хочешь знать, запомни хорошенько: фрицы эту войну проиграют. Понимаешь, Йожеф? Это мое мнение. Проиграют, что бы там ни болтали доктор Бауэр и его компания. Это говорит тебе фронтовик. — Балла налил себе вина, выпил. Спутанные пряди волос упали на лоб, лицо раскраснелось от выпитого. — Больно весело вы тут живете. Разводите демагогию, пьянеете от собственных речей, дурачите себя и других. За все это придется расплачиваться, Йожеф. Боюсь, дорого обойдется тебе вступление в фольксбунд. Должен тебе заметить, шурин, что, когда мы познакомились, ты был совсем другим человеком.

— Другим? В каком смысле — другим? Я действительно поправился на десять килограммов.