Друзья и возлюбленные (сборник)

Бледный свет тает, подкрашенная красным ночь ложится краснотой на землю. Мечущиеся фигуры обретают странные формы. Я слышу скрип колес, стук железных оков, грубые крики, топот ног, а громче всего – стоны, вопли и плач, которые никак не замолкают. Я проваливаюсь в тревожный сон, мне снится, что я разбил окно часовни, бросив в него камень, умер и прямиком провалился в ад.

В какой-то момент холодная рука ложится мне на плечо, и я просыпаюсь. Жуткие лица исчезли, вокруг тишина; уж не приснилось ли мне все это? Отец сажает меня в возок, и по холодной заре мы едем домой.

Мать тихонько открывает дверь. Ничего не говорит, только в глазах вопрос.

«Все кончено, Мэгги», – ровным голосом отвечает ей отец, снимает пальто и кладет на стул. Нам придется строить мир заново.

Мать обнимает его за шею, а я, тревожась из-за того, чего не понимаю, отправляюсь спать.

Аренда «Скрещенных ключей»

Это житейская история, каких немало. Однажды воскресным вечером известный епископ собрался выступить с проповедью в соборе Святого Павла. Событие признали важным, заслуживающим внимания, и все благочестивые газеты королевства направили специальных корреспондентов, чтобы опубликовать их впечатления.

Одного из трех посланных в собор репортеров отличал столь почтенный вид, что никому бы и в голову не пришло, что это журналист. Его обычно принимали за члена совета графства или по меньшей мере архидиакона. На самом же деле грехов за ним водилось немало, и первым в списке стояло пристрастие к джину. Жил он на Боу, в вышеупомянутое воскресенье вышел из дому в пять пополудни и направился к месту своих трудов. В сырой и прохладный воскресный вечер идти пешком от Боу до Сити – удовольствие маленькое: кто упрекнет его за то, что по дороге он раз или два останавливался и заказывал для согрева и укрепления духа стаканчик своего излюбленного напитка! Подойдя к собору Святого Павла, журналист увидел, что у него в запасе еще двадцать минут – вполне достаточно, чтобы пропустить еще один, последний стаканчик. Проходя через узкий двор, примыкающий к церковному, он обнаружил тихий бар и, зайдя туда, вкрадчиво шепнул, перегнувшись через стойку:

– Пожалуйста, стаканчик горячего джина, моя дорогая.

В его голосе слышалась кроткое самодовольство преуспевающего священника; манера держаться говорила о высокой нравственности, стремящейся не привлекать посторонние взоры. Девушка за стойкой, на которую его манеры и внешность произвели впечатление, указала на него хозяину бара. Хозяин украдкой пригляделся к той части лица посетителя, которая виднелась между застегнутым доверху пальто и надвинутой на глаза шляпой, и задался вопросом, как вышло, что такой вежливый и скромный на вид джентльмен знает о существовании джина.

Однако обязанность хозяина бара – обслуживать, а не удивляться. Джин подали, и посетитель выпил. Более того, джин пришелся ему по вкусу. Журналист, будучи знатоком, сразу определил, что джин хорош, а потому решил не упускать случая и заказать еще стаканчик. Он сделал второй заход, а быть может, и третий. Затем журналист направился в собор и в ожидании начала службы опустился на скамью, положив блокнот на колено.

Во время богослужения им овладело то безразличие ко всему земному, которое находит на человека только под влиянием религии или вина. Он слышал, как добрый епископ зачитал тему проповеди, и тут же записал ее в блокнот. Затем услышал «шестое и последнее» – это он тоже записал, а потом поглядел в блокнот и подивился, куда это девались «первое» и последующие, до «пятого» включительно. Все сидел и удивлялся, как вдруг увидел, что люди встают и собираются уходить, – тут его внезапно осенило, что он проспал большую часть проповеди.

Что же теперь делать? Он представлял одну из ведущих клерикальных газет. В тот же вечер от него ждали статью о проповеди. Поймав за ризу проходившего мимо служителя собора, журналист с трепетом спросил, не отбыл ли епископ. Служитель отвечал, что еще нет, но как раз собирается.

– Мне нужно его видеть, пока он не ушел! – в волнении воскликнул журналист.

– Это невозможно, – отозвался служитель.

Журналист едва не рвал волосы на голове.

– Скажите епископу, что кающийся грешник жаждет побеседовать с ним о проповеди, которую он только что произнес. Завтра будет поздно!

Служителя такой всплеск эмоций тронул, епископа – тоже, и он согласился побеседовать с беднягой.

Как только журналиста ввели к епископу и дверь за его спиной закрылась, он со слезами на глазах рассказал всю правду, умолчав о джине.

Человек он бедный, здоровье неважное; полночи не спал и всю дорогу от Боу шел пешком. Особенно упирал на ужасные последствия, которые ждут его и семью, если вечером он не принесет в редакцию статью о проповеди. Епископ сжалился. Кроме того, ему хотелось, чтобы статья о проповеди появилась в газете.