«Мне известно, как выглядит мистер Джон Пэрабл. Я часто слушал его выступления на собраниях общественности. Я ведь и сам немного социалист. Помнится, в кафе «Попьюлар» он заглянул вечером в четверг. Я не узнал его сразу же на входе по двум причинам: одна из них – его шляпа, вторая – его спутница. Я принял ее и повесил. Шляпу, конечно. Это был новенький котелок, но с какими-то чудны́ми полями. Раньше я всегда видел его в серой шляпе из мягкого фетра. А с девчонками – никогда. С женщинами – да, случалось. Но эта была что надо. Ну вы же понимаете: есть такие девчонки, вслед которым любой обернется. Она сама выбрала столик в углу за дверью. Видно, уже заглядывала к нам.
Мне полагалось обращаться к мистеру Пэраблу по фамилии – так нам велят вести себя со знакомыми клиентами, – но, вспомнив про шляпу и девицу, я придержал язык. Мистер Пэрабл охотно соглашался на наш комплексный обед за три шиллинга шесть пенсов – видно, ему было лень выбирать, – но дама даже слышать об этом не захотела.
– Вспомните мисс Клебб! – сказала она.
В то время я, конечно, понятия не имел, что это значит. Она заказала бульон, жареную камбалу и отбивную в сухарях. Никакой не обед, сразу ясно. Но шампанского он все-таки потребовал. Я принес ему сухого, урожая девяносто четвертого года, от такого и младенец не опьянеет.
Однако после камбалы я услышал, как мистер Пэрабл смеется, и не поверил своим ушам, но за отбивными его смех раздался снова.
Есть два вида женщин: одних от еды и напитков клонит в сон, а другие прямо оживают. Я предложил посетителям персики «мельба» на десерт, и когда вернулся с ними, увидел, что мистер Пэрабл сидит, поставив локти на стол, и смотрит на даму – очень по-человечески смотрит, по-мужски. Когда я подал им кофе, он повернулся ко мне и спросил:
– Что у нас нынче дают? Только без официоза. Может, где-нибудь на пленэре есть выставка?
– Вы забыли про мисс Клебб, – вмешалась дама.
– Да я хоть сейчас могу явиться на собрание и сказать мисс Клебб, что я о ней на самом деле думаю, – ответил мистер Пэрабл.
Я посоветовал им увеселительное заведение в Эрлс-Корте, где бывают и выставки, – не подумал, к чему это может привести; дама поначалу и слышать о нем не желала, потом компания за соседним столиком потребовала счет (только тут я вспомнил, что она уже просила его – раз или два), и мне пришлось бежать к ним.
К тому времени как я вернулся, они уже договорились, и дама заявила, подняв палец:
– Только с одним условием: мы уйдем в половине десятого, и вы сразу же отправитесь в Кэкстон-Холл.
– Там видно будет, – отозвался мистер Пэрабл и дал мне полкроны.
Чаевые у нас запрещены, взять монету я не мог. Вдобавок с меня не сводил глаз скандалист за соседним столиком. И я шутейно объяснил мистеру Пэраблу, что поспорил, потому и не беру чаевых. При виде поданной шляпы он удивленно поднял брови, но дама что-то прошептала ему, и он вовремя спохватился.
Когда они уходили, я слышал, как мистер Пэрабл сказал даме:
– У меня отвратительная память на фамилии. Самому смешно.
На что дама ответила:
– Посмотрим, до веселья ли вам будет завтра. – И рассмеялась».