Друзья и враги Анатолия Русакова

Давно бы Иван Игнатьевич мог выйти на пенсию, да как жить, ничего не делая? Жена умерла, два взрослых сына давно женились и разъехались в разные концы страны. И решил Иван Игнатьевич пойти работать в трудовую колонию, где содержались несовершеннолетние правонарушители. Уж так повелось еще со времен Дзержинского, что в детские колонии брали на работу чекистов и педагогов. Он был не только воспитателем, но и секретарем партийной организации.

Он говорил о себе:

— Поработал я мусорщиком, чтобы всякая нечисть не поганила нашу советскую жизнь. А теперь работаю повивальной бабкой, помогаю хлопчикам второй раз в жизнь войти!

Но как трудно порой приходилось «повивальной бабке»!

— Ни с кем говорить не хочу, переведите в другую колонию, а то я себя порежу! — кричит, бывало, отпетый ворюга, доставленный в колонию.

— А с Иваном Игнатьевичем говорить будешь? — спрашивают его.

— С Иваном Игнатьевичем? А он здесь? С ним буду. Иван Игнатьевич был человек своеобразный, острого ума. Он не боялся вести с воспитанниками такие беседы, которые многим должны были бы показаться странными, даже нелепыми. Обычно он появлялся в спальне перед сном. Свет был потушен. Воспитанники лежали в постелях. Иван Игнатьевич подсаживался или ложился к кому-нибудь на кровать и рассказывал интереснейшие истории. Иногда он загадывал загадки, задавал каверзные вопросы, например: «Сколько водки должен выпить человек, чтобы быть счастливым?» Вопрос очень смешной. Все спешили ответить. Кто-то посоветовал по сто граммов перед обедом — для аппетита.

— У тебя, бедняги, нет аппетита? — спрашивал Иван Игнатьевич.

Поднимался хохот — все знали, что парень и без стопки водки мог съесть две-три порции.

И, странное дело, чем больше воспитанники рассказывали о пьющих, тем реже звучал смех. Конечно, смешно, когда пьяный весь в грязи ползет на четвереньках. Легко обокрасть пьяного дурака. А в конце разговора выяснялось, что пьяницы и алкоголики самые несчастные, никем не уважаемые люди, приносящие зло и себе и другим. Они же сами клянут водку, клянут свою судьбу.

— Ну, душа меру знает! — вставит кто-нибудь.

— А что такое душа?

И начинался серьезный разговор: о боге, о судьбе, о вере в приметы, о везении и прочем.

— Агитируете! — иногда весело крикнет кто-нибудь из воспитанников.

— Да, агитирую, — не смущаясь, отвечал Иван Игнатьевич.

После таких бесед многие задумывались. Иван Игнатьевич охотно давал им читать свои тетрадки, куда он записывал интересные мысли и высказывания. Эти выписки были умно подобраны. Он хорошо знал свойство молодых увлекаться великими свершениями, оригинальными мыслями, смелыми поступками. Его записки переписывались. Тетради несколько раз крали те, кому лень было переписывать, но сами же воспитанники находили вора и тетради возвращали.

7

Анатолий и Франц по-прежнему отказывались работать и участвовать в общественной жизни колонии, даже в санитарной комиссии. Но член санитарной комиссии Севка оказался на редкость настойчивым пареньком. Анатолий и Франц пробовали «отшить» Севку-прилипалу. Они отшучивались, ругались и, конечно, угрожали. Не помогло. Он поместил на них в стенгазете очень злую и меткую карикатуру. В ней была изображена собачка болонка с лицом Франца, лежавшая на неубранной постели. Перед ней красовался шоколадный торт. А рядом стоял лопоухий щенок с лицом Анатолия, который вылизывал болонке шерстку. Ребята покатывались со смеху, до того карикатура была ядовита и смешна. Легче было постелить постели как положено, чем иметь дело с Севкой. «Такой хуже миллиона комаров», — решили они.

В классы они ходили и уже не так мешали другим, даже учились. Но как? Курам на смех! Работать в мастерских отказались наотрез. Пусть их посадят в штрафной изолятор, куда угодно — не будут работать, и все!

А ведь в колонии работали не просто ради работы. В здешних мастерских всерьез обучали ремеслу, присваивался разряд. Из колонии человек выходил механиком, токарем, слесарем, столяром, электромонтером. Верный кусок хлеба после освобождения! Путевка в жизнь.

— Мне это ни к чему, — цедил сквозь зубы Франц. — Я буду артистом воровского дела.

— А почему бы тебе не стать просто знаменитым артистом? — спрашивал Иван Игнатьевич. — Сделай почин в нашем драмкружке.

— Меня на это не купите!

Вначале Анатолия и Франца объединяла исключительность их положения в коллективе. Знатнее губернаторского.

Когда же все «встречные и поперечные» стали их прорабатывать, они отступили, но не сдались.

Когда же на них перестали обращать внимание и предоставили самим себе, их спаянность заметно ослабела. Симпатии? Только вначале Анатолий был пленен Францем. Теперь он ловил себя на том, как бывало и в отношениях к Хозяину, что у него время от времени возникает неприязнь к Францу. «Балаболка, ябедник, шут гороховый, пустозвон, дрянцо», — думал он.

Они все еще старались держаться вместе, но уже чертовски наскучили друг другу. Наконец наступил день, когда они поссорились.