Друзья Мамеда

Раздалась команда, и бойцы сели на коней и строем двинулись по дороге. Они оглядывались и на прощание махали руками. А женщины продолжали бежать за ними, что-то кричали и плакали. Вдали еще долго было видно развевавшееся над строем знамя. Наконец и оно и конники исчезли за поворотом. А женщины все еще не расходились, так и стояли на дороге. Наверное, каждой было страшно вернуться в опустевший дом, и они громко ругали фашистов, напавших на нашу страну, и проклятого Гитлера. Проклинали его на разные голоса. А потом вспоминали что-нибудь хорошее об ушедших. Одна говорила, как ее муж собирался ехать учиться на курсы, другая рассказывала, что они хотели этим летом строить новый дом. А моя мама сказала: «А мы готовились к свадьбе. Хотели женить Али». — «У вас хороший старший сын», — похвалила Али одна соседка. «Старший сын». А вот теперь я старший. Али погиб на фронте, сражаясь за нашу Родину. Отец где-то далеко и тоже воюет. А дома осталась одна мама с братишкой. Значит, теперь мне надо о них заботиться.

Не знаю, сколько прошло времени. Наверно, уже была ночь, а может быть, даже наступало утро. В изоляторе было темно. Но, выглянув из-под одеяла, я увидел, что кто-то сидит возле моей постели. Я сначала подумал, что это Зина. Но Зина была маленькая и тоненькая. А человек, сидевший возле меня, был большой и плечистый.

Я вскочил, вглядываясь в темноту, и тут узнал Леню. Он не произнес ни слова, только продолжал смотреть на меня из темноты. И мне казалось, что в глазах у него были слезы. Так же молча он помог мне лечь и укрыл одеялом. А потом, честное слово, я не выдумываю, он тихонько погладил меня по голове, словно я был маленький мальчик, и вышел из палаты.

Наверное, Зина прочитала мамино письмо и сказала своей сестре, а та передала Лене.

К утру я все-таки заснул. Проснулся от громких голосов. В комнате стояли Захар Иванович, Коля и Гамид. Оказывается, Зина вчера вечером, как я велел, сказала им, что я сплю. А сегодня они пришли пораньше проведать меня.

Захар Иванович, увидев, что я проснулся, закричал своим громовым голосом:

— Товарищ Мамедов! Живой! Ах ты, Мамед, Мамед! И что с тобой случилось? Почему ты оказался там, на пустыре?

Он опустился на табуретку рядом с койкой и положил свою темную, пахнущую металлом руку мне на лоб. А Коля, стоя в ногах моей постели, спросил серьезно и гневно:

— Кто?

Я не успел ответить, как Гамид сказал:

— Я знаю.

И на его лице, покрытом оспинками, сошлись, будто столкнулись, темные густые брови. Они у него всегда так сходились, когда Гамид хмурился. Но хмурился он редко. Больше смеялся и подшучивал. Но теперь ему было не до шуток.

— Больше некому, только он, — задумчиво проговорил Гамид.

— Кто? — В один голос воскликнули Захар Иванович и Коля.

— Да не знаешь ты кто, — опередил я Гамида, не дав ему назвать имя. — Я и сам не знаю их, какие-то чужие люди. Я даже не рассмотрел их.

И тут я так посмотрел прямо в глаза Гамиду, что он пробормотал в ответ на настойчивые вопросы Захара Ивановича и Коли:

— Да я не знаю точно. Я просто догадываюсь.

— Я, кажется, тоже догадываюсь, — сказал Коля, — просто не верится, что он способен на такое.

— Да о ком вы говорите? — закричал с нетерпением Захар Иванович.

И когда Коля ответил: «Леня», он недоверчиво покачал головой. Он совсем позабыл уже про стенгазету и про мою карикатуру. А о том, что Леня угрожал мне, он не знал.

— Да что вы, ребята, — сказал он. — Крутиков — парень вспыльчивый. Это я замечал. Но чтобы такое сделать? Не верю. Да ведь он же недавно спас Мамеда.

— Да какой Леня! Что ты выдумал! — закричал я на Колю. — Что я, не знаю Леню Крутикова, что ли? А это были совсем чужие люди. Говорю тебе — совсем чужие!

— А из-за чего они к тебе пристали? — недоверчиво выспрашивал Коля. Он видел, что я что-то темню, но не мог понять, почему я это делаю.

— Пьяные были, — отвечал я, — вот и пристали.

— Ну как, голова не болит? — заботливо спросил Захар Иванович.

— Нет, — сказал я, хотя голова болела, пожалуй, сильней, чем вчера, наверное, оттого, что я не спал всю ночь и плакал.

— Бледный ты какой, — сказал Захар Иванович. — Тебе надо еще полежать.

— Сегодня полежу, а завтра встану, — отвечал я. Про мамино письмо и про Али я не мог говорить. Ни Захар Иванович, ни Коля с Гамидом, наверное, не знали про письмо. И просто беспокоились о моем здоровье.

— Завтра вставать не надо, а вот послезавтра придется, — сказал Захар Иванович.

— Почему? — спросил я. — Срочный заказ?

— Нет, — отвечал Захар Иванович невесело, — с заказом мы и без тебя бы управились.

— А что же тогда? — спросил я удивленно.

И Захар Иванович нехотя ответил:

— Эвакуируемся.

— Когда? Куда? — Я даже подскочил на постели.

— Послезавтра, — отвечал Захар Иванович, — приказ.

Я уже слыхал не раз это слово — «эвакуация». Но я всегда думал, что эвакуируются только женщины с детьми. А мы ведь не дети.

— Нам на фронт надо идти, а не в эвакуацию ехать, — сказал я.

Но Захар Иванович ответил:

— Приказ, ничего не поделаешь.